Скандал - Анна Годберзен Страница 20

– Мой отец организует званый обед.

– Да? Как мило, – рассеяно отозвалась Элизабет.

Генри двинулся дальше, все так же поддерживая Элизабет под руку. Она вдруг поняла, что их локти практически соприкасаются.

– Да, миссис Шунмейкер приложит все силы, чтобы все прошло на высшем уровне.

– Я слышала, что миссис Шунмейкер всегда устраивает прелестные званые обеды, – сказала Элизабет, хотя миссис Шунмейкер была ненамного старше ее самой и большими талантами в ведении домашнего хозяйства не отличалась, – Они всегда столь желанны в обществе! Хотела бы и я туда попасть, но, уверена, все приглашенные уже оговорены.

Генри безрадостно усмехнулся и постучал кулаком по чугунной ограде, вдоль которой они шли. Элизабет ждала объяснений. Но Генри молчал, и она почувствовала, что начинает злиться. Если он пришел ее навестить, то почему так жестоко молчит? Конечно, он никак не мог знать о кризисе ее семьи, но этот кризис был. И, в самом деле, неужели ему не приходила в голову мысль, что у нее есть дела поважнее, чем бродить по парку с юношей, которого эта прогулка явно тяготила? Она вдруг вспомнила, как еще подростком впервые увидела юного Шунмейкера, двумя годами старше ее. Тогда ей ужасно не понравились его самодовольная ухмылочка и чересчур самоуверенный вид.

– Думаю, вы знаете, зачем этот обед, – отчеканил Генри, холодно взглянув на Элизабет.

Она недоуменно покачала головой и почувствовала нарастающее раздражение. Ей даже показалось, что, возможно, Генри пьян. Она беспомощно посмотрела по сторонам, словно ища защиты. Ей сейчас нужен был хоть кто-то, кто согласился бы, что все происходящее очень странно и более чем грубо. Но рядом никого не было, кроме детей и кудахтающих над ним нянюшек. Все, кого она знала, прятались за закрытыми дверьми, и, что бы с ней ни случилось, ей придется разбираться с этим самой.

– Нет, я не знаю, по какому случаю устраивается этот обед.

– Званый обед, – сказал он, насмешливо выговаривая каждое слово и закатывая темные глаза к небу, – организуется в честь нашей помолвки.

– Вы хотите сказать, помолвка ваша… со мной?

– Да, – с сарказмом ответил Генри. – Знаменательный союз мисс Элизабет Холланд и мистера Генри Шунмейкера.

Девушке показалась, что земля убегает из-под ног, она почувствовала тошноту, а голову словно сжало чугунными тисками. Едва в сознании, она пыталась отогнать от себя внезапно вспыхнувшее воспоминание: Вилл, на коленях, светящийся любовью и надеждой, озаренный лучами утреннего солнца. Какой контраст с холодным, саркастичным Генри, чье холеное красивое лицо было обращено сейчас к ней.

– О-о-о! – медленно произнесла Элизабет. Медленно и, как ей показалось, глупо. – Я… представить не могла, для чего этот обед.

– Да, именно для этого. И я полагаю, что должен сказать нам… Вы окажете мне большую честь, если согласитесь стать моей женой, – Генри с таким трудом выговорил слово «жена», словно его губы не могли справиться с произношением.

– О, – повторила Элизабет.

Она пыталась восстановить дыхание – интересно, сможет ли она когда-нибудь снова говорить. Она уже видела перед собой другую жизнь, совершенно чужую, совершенно ненужную… Будет свадебная церемония. Ей придется поклясться перед лицом божьим. Придется спать в одной постели с Генри Шунмейкером и просыпаться рядом с ним. И когда-нибудь, подумала она, хотя и не смогла представить, у них появятся дети, наполовину ее, наполовину Шунмейкера.

Еще утром Элизабет мечтала, как выйдет замуж за Вилла. За человека, которого она знала и любила. Она пыталась представить, каким ударом ее известие окажется для Вилла, но и не могла представить выражение лица матери, когда она расскажет о том, что не может выйти замуж за богатейшего из женихов Манхэттена, потому что влюблена в конюха.

Элизабет на мгновение закрыла глаза, представляя, как принимает предложение Генри – если это вообще можно назвать предложением, а не сговором. Она была в ужасе от того, что увидела: ее жизнь с Шунмейкерами выглядела такой… значительной. Она представила себе, как лицо матери, в последние дни искаженное тревогой и серое от бессонницы, разглаживается и освещается гордостью. Диана наверняка будет танцевать от счастья. Она прекрасно понимала, как это привычно и естественно для нее – модно и со вкусом одеваться, всегда превосходно выглядеть. И в этом, и в следующем сезоне ее семья будет носить платья, над которыми никто не станет смеяться! И Элизабет вдруг почувствовала странное облегчение. Оно не было связано ни с радостью, ни с любовью – скорее, с уверенностью в завтрашнем дне, с чувством долга, с ощущением того, что она поступает правильно…

– Это… – Элизабет запнулась, не зная, какую форму примут слова, когда сорвутся с ее губ. – Это очень… очень мило с вашей стороны, мистер Шунмейкер.

Она заставила себя выдавить некое подобие улыбки. Через несколько секунд это оказалось уже не так сложно, потому что из всех волнений выросло чувство благодарности.

– Благодарю вас.

Генри, истолковав ее слова как согласие, чем они, собственно, и являлись, взял Элизабет за руку и повел обратно к дому. На мгновение девушке показалось, что она увидела Вилла перед домом, и почти запаниковала. Она помнила, как беспечно обозвала Генри Шунмейкера нелестными словами прошлой ночью, и чувствовала себя сейчас почти опозоренной. Ведь их руки были соединены, и, кроме того, они уже были помолвлены. Господи, какая нелепость! Затем она поняла, что человек у дома – один из конюхов Паркера Фиша, и обрадовалась, что это оказался не Вилл. Конечно, ей придется сказать ему, но не сейчас. Не сейчас.

– Мистер Шунмейкер, – произнесла она дрогнувшим голосом, пока они переходили Двенадцатую улицу. – Как вы считаете, могли бы мы держать это в тайне… я имею в виду, до званого обеда? Просто все произошло так внезапно…

Он энергично закивал головой в знак согласия, словно думал о том же самом, и затем они поднялись по ступеням. Элизабет всеми силами старалась не коснуться его и обещала себе, что скоро расскажет обо всем Виллу. Завтра.

– И, кстати… Теперь вы можете звать меня Генри, – равнодушно произнес он, остановившись у железных ворот. – Ведь мы помолвлены.

Но Элизабет не могла даже заставить себя улыбнуться ему. Она была слишком погружена в свои мысли, гадая, будет ли Вилл по-прежнему любить ее, если она станет миссис Шунмейкер…