Ночной поезд - Барбара Вуд Страница 20

– Я пришел сюда, чтобы напомнить вам, герр доктор, что тот, кто в докладе утаит хоть какие-то сведения, считается врагом.

Доктор хладнокровно смотрел на маленькие твердые, как сталь, яблоки, служившие Шмидту глазами.

– Я утаил информацию, герр гаупт-штурмфюрер?

Теперь в этой игре для Шмидта настал самый приятный момент, и он, наслаждаясь им, решил немного растянуть удовольствие. Как бы он ни ненавидел Шукальского, ему пришлось согласиться, что перед ним достойный противник. Этот человек не юлил, на его верхней губе не выступали капли пота, он не дергался от страха. Одержать над ним победу будет особенно приятно.

– Я говорю о цыгане, герр доктор.

– Да?

Взгляд Шмидта упорно сверлил Шукальского.

– Он не упоминался во вчерашнем докладе.

– Разумеется, герр гауптштурмфюрер, этот человек прибыл сюда после того, как вам уже отправили доклад.

Стоя в безмолвном коридоре, оба уставились друг на друга, словно были связаны физическими узами. Шмидт старался побороть раздражение, которое начало расти, недовольство этим упрямым поляком пробудило в нем злость.

– Где этот цыган? – спокойно поинтересовался он. Хотя Шукальскому удалось овладеть своим телом, он ничего не мог поделать с дико колотившимся сердцем и уже боялся, что этот нацист услышит, как оно бьется.

– В морге, герр гауптштурмфюрер.

– Он мертв?

– Да.

– Вам здорово повезло.

– Как это понимать, герр гауптштурмфюрер?

– Я не смогу допросить этого человека. Скажите, герр доктор, – теперь голос Шмидта все повышался, – вы действительно считали, что вам удастся скрыть этот случай? Вы действительно считали, что раз в докладе о нем нет ни слова, то я так и останусь в неведении? Как глупо с вашей стороны, Шукальский, полагать, что если вы не доложите о нем, то я вообще ничего не узнаю.

– Не понимаю, герр гауптштурмфюрер, о чем вы говорите, – Шукальскому отчаянно захотелось облизнуть губы, но он сдержался. – Смерть этого человека для нас не означает везение. Наоборот, мы делали все, чтобы спасти его.

– Не лгите мне, Шукальский! Вы усыпили этого цыгана, потому что не хотели, чтобы я допросил его!

– Но это…

– Как мне повезло, что у Милевского нет мозгов! Потребовалось совсем немного, чтобы он рассказал мне все. Так что ваша маленькая хитрость, герр доктор, с целью скрыть от меня информацию о цыгане не удалась!

– Извините меня, герр гауптштурмфюрер, но я вас действительно не понимаю. – Уверенной рукой Шукальский методично перебрал бумаги в папке и спокойно сказал: – Вот, он здесь, – врач вытащил лист бумаги. – Герр, гауптштурмфюрер, думаю, что вы ищите вот это.

Протянув бумагу Шмидту и радуясь, что у него не дрогнула рука, доктор сказал:

– Вы увидите, что на этом докладе стоит сегодняшняя дата – двадцать пятое декабря. Я как раз собирался послать санитара с этой бумагой в ваш штаб.

Дитер Шмидт осторожно взял бумагу и уставился на нее. Его глаза, похоже, застыли, они не бегали туда-сюда по строчкам, а застыли на одной точке. Тем не менее Шукальский знал, что нацист читает. Как Милевский нашел цыгана близ своей фермы и привез его в больницу Зофии, как цыган успел рассказать фермеру о том, что с ним произошло – его ранили во время наступления группы солдат СС и вместе с ним расстреляли сотню других людей. Эсэсовец прочитал, что доктор Душиньская оперировала цыгана и извлекла из его головы пулю и тот, не приходя в сознание, ночью скончался. В докладе не был пропущен ни один факт. Все, что Ян Шукальский знал об этом деле, теперь стало известно Дитеру Шмидту. И он прочитал все это в докладе, написанном аккуратным цветистым почерком доктора Марии Душиньской.

Прочитав доклад, нацист долго смотрел на него. Как и Шукальскому, ему удалось феноменально справиться со своими эмоциями. Но такой опытный врач, как Ян, заметил предательские сигналы: пульсирование в сонных артериях, расширившиеся зрачки, типичный пепельный цвет кожи. Когда Шмидт наконец поднял голову, его глаза смотрели холодно и пристально, по лицу видно было, что он раздумывает. Затем, едва кивнув, он тихо сказал:

– Это исчерпывающий доклад, герр доктор. Как обычно, вы превзошли самого себя.

– Спасибо, герр гауптштурмфюрер.

– Да… – сказал Шмидт, все еще задумчиво кивая. – Очень интересный доклад. – Затем, будто вдруг опомнившись, начальник гестапо выпрямился и ударил себя стеком по бедру. – Отныне, герр доктор, мне от вас понадобятся два доклада. Один утром, другой вечером. Понятно?

– Да, герр гауптштурмфюрер.

– А если в поле вашего зрения попадет что-то необычное, немедленно докладывайте мне об этом. Это вам тоже понятно? Немедленно, Шукальский.

– Да, герр гауптштурмфюрер.

Отдав лист бумаги одному из охранников, гауптштурмфюрер Дитер Шмидт обернулся и удалился.

В этот рождественский день над городом повисла зловещая тишина. Или ему так показалось? Неужели слова, сказанные священником предыдущей ночью, убедили его поверить в то, чего в действительности не было? «Нет, – подумал Шукальский, поднимаясь по ступенькам своего дома, – мне так не показалось. Наверно, рождественский дух где-то витал, но война подавила его».

Александру не терпелось пойти на улицу и опробовать свои новые санки. Катарина все еще готовила рождественского гуся, и Ян решил некоторое время поиграть с сыном на снегу. Одев малыша так, что видны остались лишь глаза, и посадив его на сани вместе с Дьяпой, которая устроилась у него на коленях, Ян Шукальский взялся за тонкую веревку и зашагал по улице. Он радовался, что выдалось немного времени, когда можно не думать о мертвом цыгане, Дитере Шмидте и мрачных откровениях Пиотра Вайды. Ян бежал по улице, маленький мальчик визжал от радости, собачка, соскочив с санок, бежала следом и тявкала.

Вскоре ему пришлось замедлить ход, он, тяжело дыша, вышел на покрытую снегом городскую площадь, где стояла статуя Костюшко в эполетах, покрытых белым снегом. Дьяпа носилась кругом, исчезая в сугробах, а Ян поддался волшебству безмятежного мгновения.

Однако от этой идиллии вскоре не осталось и следа, когда раздался высокий голосок Александра. Он указывал на другой конец площади и кричал:

– Tatus! Tatus! [14]

Ян обернулся. В дальнем конце площади на главной улице между высокими зданиями делового района появился конвой немецких грузовиков, танков и транспортеров для перевозки личного состава. Все было помечено буквой «G» – танковая группировка Гудериана. Вся эта зловещая процессия медленно и безмолвно двигалась по главной улице, резко контрастируя с зимней площадью, напоминавшей страну чудес. Хотя за эти последние два года Шукальский закалился и спокойнее смотрел на оккупировавшие страну войска, но, увидев их в таком количестве и с таким вооружением, он подхватил Александра на руки. Дьяпа инстинктивно подбежала и прижалась к ногам хозяина.