Кольцо - Даниэла Стил Страница 20

Ариана осторожно постучала, но приглушенный гул голосов,доносившийся изнутри, не прервался. Она хотела было повернуться и уйти, но вэто время Вальмар позвал ее.

Приоткрыв дверь, Ариана с улыбкой заглянула в салон:

– Папа, можно войти?

Но тут она увидела картину настолько непривычную, что внерешительности замерла на месте. Максимилиан Томас сидел спиной к ней, закрывлицо руками. Его плечи подрагивали. Ариана взглянула на отца, ожидая, что онвелит ей удалиться, но, к удивлению девушки, Вальмар движением головы попросилее войти. Он сам растерялся. Сказать в этой ситуации было нечего. Может быть,девушка сумеет хоть как-то утешить Макса? Впервые Вальмар давал понять, что ужене считает Ариану ребенком. Если бы в салон заглянул Герхард, Вальмарнемедленно велел бы ему уйти и не мешать, но Ариана уже не девочка, онаспособна на нежность и участие. Вальмар жестом попросил Ариану приблизиться, и,услышав ее шаги, Макс отнял руки от лица.

Когда он обернулся к ней, Ариана увидела, что его лицоискажено отчаянием.

– Макс… Что случилось?

Она опустилась рядом с ним на колени и без колебанийпротянула к нему руки. Он тоже потянулся к ней, обнял ее и всхлипнул. Долгоевремя Макс не произносил ни слова, а затем, вытирая глаза, медленноотодвинулся.

– Спасибо. Извините меня…

– Не нужно извинений.

Вальмар подошел к антикварному столику, на котором в большомсеребряном ларце стояли бутылки с коньяком и последние запасы шотландскоговиски. Не спрашивая Макса, Вальмар налил полный стакан коньяка и молча протянулдругу. Тот взял, сделал несколько глотков и вытер платком мокрые глаза.

– Что-нибудь с Сарой? – спросила Ариана.

Неужели Макс сумел что-то узнать?

Макс растерянно взглянул на нее, и по его наполненным ужасомглазам Ариана поняла: его худшие страхи подтвердились.

– Они все… – Он с трудом заставил себя произнести этислова. – Они все мертвы. – Макс судорожно вздохнул и отхлебнулконьяку. – Все четверо – и Сара, и мальчики…

– О Господи!

Ариана чуть было не спросила, за что их убили. Но ответ былясен и так. Только за то, что они евреи.

– Вы это знаете наверняка?

Макс кивнул:

– Они сказали мне, что я должен быть им благодарен. Теперь ямогу начать новую жизнь с женщиной своей расы. О Господи, Господи… Мои сыночки…Ариана…

Он безотчетно потянулся к ней, и девушка прижала его к себе.Теперь по ее щекам тоже катились слезы.

Вальмар знал, что нужно делать: Макс должен немедленноуехать, оставаться в Берлине ему нельзя.

– Послушайте, Макс. Вы думали над тем, как вам быть дальше?

– Что вы имеете в виду?

– Разве вы можете оставаться в этой стране после того, чтопроизошло?

– Не знаю… Не знаю… Я хотел уехать еще в тридцать восьмом.Убеждал Сару, но она не желала и слушать… У нее тут были сестры, мать…

Сколько раз Вальмар слышал истории, похожие на эту.

– А потом я не мог уехать, потому что искал Сару и детей.Думал, если найду их, может быть, удастся как-то договориться с нацистами… ОГосподи, мне следовало догадаться раньше…

– Это ничего бы не изменило. – Вальмар смотрел на другас глубоким сочувствием. – Но теперь вы знаете правду. Если вы не уедете,они не оставят вас в покое. Будут следить за вами, смотреть, с кем вывстречаетесь, с кем общаетесь. Вы и так все эти годы считались у нихподозреваемым – из-за Сары. Остается только одно – бегство.

Макс Томас горько покачал головой. Утверждения Вальмара небыли голословными. Дважды адвокатскую контору Томаса разгромили неизвестныелица, причем на стенах, на мебели оставили надписи: «Еврейский любовничек». Ивсе же Макс не сдавался, он не мог уехать, не мог бросить жену и детей.

– У меня не укладывается в голове, что все уже кончено… Мнене нужно больше никого искать. – Макс выпрямился в кресле, словно лишь вэту секунду до конца осознал произошедшее. – Но куда мне податься?

– Куда угодно. В Швейцарию, например. Потом, возможно,переберетесь в Соединенные Штаты. Главное – уезжайте из Германии. Эта странавас уничтожит.

«Как она уничтожила Кассандру и Дольфа», – мысленнодобавил Вальмар. Глядя в лицо своего друга, он вновь ощутил боль давней утраты.

– Нет, я не могу уехать, – сказал Макс.

– Но почему? – вспылил фон Готхард. – Вот уж недумал, что вы такой патриот. Или, может быть, Германия была к вам необычайнодобра? Послушайте, дружище, чего ради вам здесь оставаться? Уносите ноги, покацелы.

Ариана смотрела на отца с испугом – никогда еще она невидела его таким.

– Макс, – тихо сказала она. – Я думаю, папа прав.Уезжайте. А потом, когда все кончится, вы сможете вернуться.

– Если у вас есть хоть капля здравого смысла, никогда сюдане возвращайтесь, – сердито прервал ее Вальмар. – Начните новуюжизнь. Где-нибудь в другой стране. И уезжайте отсюда поскорей, пока вас непогребло под обломками рейха.

Макс Томас вяло ответил:

– Меня и так уже погребло под обломками.

Вальмар глубоко вздохнул, откинулся назад, но по-прежнему несводил глаз с лица друга.

– Да, я хорошо вас понимаю. Но все равно нужно жить. Хватиттого, что вы лишились семьи. – Он говорил так нежно, что Макс вновь неудержался от слез. – Вы должны выжить. Это ваш долг перед Сарой. Зачемнужна еще одна трагедия, еще одна утрата?

Если бы он сказал все это Кассандре, если бы успел… Нопоняла бы она его?

– Уехать? Но как?

Макс никак не мог смириться с мыслью, что нужно все бросить– дом, имущество, страну, в которой родились и погибли его дети, его мечты.

– Не знаю. Это надо будет обдумать. В нынешнем хаосе, яполагаю, можно взять и исчезнуть. Если это сделать прямо сейчас, они подумают,что вы не выдержали потрясений – тронулись рассудком и покончили с собой.Позднее, возможно, у них возникнут подозрения, но дело будет сделано.

– Как вы себе это представляете? Я выхожу прямо сейчас извашего дома и иду пешком к швейцарской границе? При себе у меня портфель,пальто и золотые часы, оставшиеся от дедушки.

Макс похлопал себя по нагрудному карману, где лежали упомянутыечасы.

Вальмар задумчиво кивнул:

– Что ж, это тоже вариант.

– Вы серьезно?

Ариана слушала их, не веря собственным ушам. Неужели все этопроисходит на самом деле? Неужели где-то совсем рядом убивают женщин и детей,заставляют добропорядочных граждан спасаться бегством среди ночи? Сердце еесжалось от страха, тонкое личико стало еще бледнее, чем обычно.