Повезло в любви - Барбара Картленд Страница 2

— О Долли? — удивился лорд Харлестон. Это было последнее, что он ожидал услышать.

С Долли, графиней Дервентской, у лорда Харлестона был бурный роман, длившийся более шести месяцев, что было своеобразным рекордом среди прочих его романов, которые неизбежно умирали, как только ему становилось скучно.

Графиня считалась одной из самых очаровательных женщин Англии, и у лорда Харлестона было множество соперников, а потому он испытывал особое удовольствие, когда получил то, к чему столь страстно стремились многие его знакомые.

Его забавляло, как они буквально скрежещут зубами каждый раз, когда он появлялся с графиней, прильнувшей к его плечу и взиравшей на него с обожанием и восторгом.

То, что графиня от любви к нему совсем потеряла голову, никого не удивляло: так всегда бывало со всеми его любовницами.

Когда лорд Харлестон объявил Долли, что между ними все кончено, произошло то, что всегда происходило в таких случаях — Долли зарыдала и в буквальном смысле упала к его ногам, умоляя не покидать ее.

Он пытался внешне выказать хоть какое-то сочувствие, но, увы, понимал: при всем своем очаровании Долли ему скучна.

Она никогда не говорила ничего, что бы он не мог предвидеть, а если и отпускала крайне редко остроумное замечание, то всего лишь повторяла чужие слова. Кроме того, ехидство было ей попросту не к лицу.

Как-то раз кто-то сказал графине, что она похожа на ангела, и с тех пор Долли старалась во всем соответствовать образу, к месту и не к месту принимая самый проникновенный вид. Лорд Харлестон видел, что все это напускное, и графиня уже начинала раздражать его.

— Я люблю вас, Селби, — всхлипывала она. — Я думала, что вы тоже меня любите! Как вы могли… оставить меня… после всего, что у нас было… что мы значили друг для друга?

Этот вопрос лорд Харлестон слышал сотни раз, но до сих пор не смог придумать достойный ответ, не оскорблявший женщину.

Однако после того как он высвободился из цепких объятий Долли, лорд Харлестон решил, что для него лучше никогда больше с ней не встречаться.

Отправив ей целое море цветов и весьма дорогой подарок, он выкинул из головы все неприятные ощущения от их расставания. Это вошло у него в привычку.

Они расстались десять дней назад.

За это время в Харлестон-Хаус было доставлено множество писем, написанных корявым почерком графини, но лорд Харлестон не собирался отвечать на них и даже не вскрывал.

Лорд Харлестон не привык обсуждать свои личные дела ни с кем, даже с принцем, он вообще не признавал подобных вольностей в общении, а потому с раздражением ждал продолжения.

— Мы старые друзья, Селби, — произнес принц чересчур сердечно, — и я знаю, что могу быть с вами откровенным.

— Разумеется, сир, — ответил лорд Харлестон, искренне желая, чтобы это было не так.

— Дело в том, — продолжил принц, — что Долли имела беседу с принцессой.

Лорд Харлестон напрягся.

Он с трудом мог поверить, что Долли Дервент могла оказаться настолько нескромной, чтобы пожаловаться на его поведение самой принцессе Александре.

Хотя сейчас, размышляя над этим, он готов был признать, что с тем небольшим количеством мозгов, которые размещались в ее головке, подобный поступок как раз соответствовал ожиданиям.

Принцессу Александру глубоко уважали все, кто ее знал.

Ее жизнерадостность, ее чувство юмора и склонность к насмешкам помогали ей идеально исполнять роль жены принца.

Каждый, кто видел принцессу, был поражен ее красотой, но все увеличивающаяся глухота мешала ей наслаждаться многими светскими забавами из тех, что прежде доставляли ей столько удовольствия.

Благодаря величайшему самоконтролю и чувству собственного достоинства принцесса Александра редко давала волю той ревности, которую порой испытывала. Хотя муж и был с ней всегда чрезвычайно любезен и почтителен, весь лондонский свет знал, что он предпочитает обществу жены «других дам».

В настоящее время, как было известно лорду Харлестону, у принца были серьезные отношения с грациозной красавицей миссис Лили Лангтри, а принцесса Александра, смирившись с неизбежным, не возражала против приглашения очередной пассии принца в Мальборо-Хаус.

Молчание длилось. Наконец принц снова откашлялся и произнес:

— Итак, принцесса просила меня сказать вам, Селби, что Долли станет для вас великолепной и, безусловно, подходящей супругой.

Если бы принц взорвал у ног лорда Харлестона бомбу, это поразило бы его куда как меньше.

Лорд Харлестон давно сделал правилом не обсуждать свои сердечные дела с друзьями и ясно дал понять, что никому — даже родственникам — не позволит говорить с ним о женитьбе.

Когда он был совсем молод, на него постоянно ворчали отец и мать, многочисленные тетушки и дядюшки, кузены и кузины… Все твердили о том, что пришла пора ему выбрать жену.

Девушки из подходящих семей, едва успев выйти из-под опеки гувернанток, тут же были представлены на его рассмотрение. Их достоинства обсуждались и взвешивались, будто они были лошадьми.

В конце концов он сдался из-за того, что смертельно устал слышать слово «женитьба», и сделал предложение дочери герцога Дорсетского. Девушка была очень мила и прекрасно ездила верхом.

Герцог Дорсетский был доволен, поскольку Дорсеты были в стесненном положении. Селби Харль — так звался тогда лорд Харлестон — не был влюблен, но решил, что лучше побыстрее покончить с этим делом. Итак, он сделал окончательный шаг.

За месяц до свадьбы, когда ежедневно доставляли свадебные подарки, невеста Селби сбежала с нищим офицером, в которого, как позже выяснилось, была влюблена с детских лет.

Сердце Селби, конечно, не было разбито, однако он чувствовал, что из него сделали дурака, а этого он простить не мог.

Он был в ярости не из-за того, что потерял будущую жену, а потому, что, по его мнению, вина полностью лежала на его родственниках, которые вмешивались в его дела. К их словам он решил больше не прислушиваться ни при каких обстоятельствах.

Когда на следующий год скончался его отец, и Селби сделался главой семьи, унаследовав дома, огромные поместья и состояние, накапливавшееся столетиями, он весьма недвусмысленно заявил, что теперь сам себе хозяин и не намерен ни от кого выслушивать советы.

За последующие годы родственники даже стали его побаиваться.

Лорд Харлестон был сам себе закон, и мог быть безжалостным. Если кто-то навлекал на себя его неудовольствие, последствия бывали самыми плачевными.

Даже сейчас у него мелькнула мысль посоветовать принцу заниматься собственными делами, но он знал, что этого лучше не говорить.

— Я глубоко сожалею, сир, — произнес он после неловкой паузы, — что ее высочество побеспокоили из-за таких пустяков.