Танцующая на лепестках лотоса - Джон Шорс Страница 2

— «Всегда» — это очень высокомерное, неправильное слово.

— Но ведь ничто не предвещает войну. Наши лазутчики молчат, как каменные изваяния. Да и армия наготове.

— Ты должен позаботиться о том, чтобы мы подготовились еще лучше. Мои видения говорят мне, что мы здесь не одни. Если река становится красной, это может означать только то, что на нас обрушится война, как это бывало уже много раз. Мы не хотим ее, но она подобна ветру, которому нет дела до того, чего мы хотим, а чего — нет.

Он подумал о своем отце, который теперь редко выходил из королевского дворца. Затем мысли Джаявара обратились к его армии. Многие из его людей помогали набирать ополченцев в окрестных деревнях, поскольку принесенные муссонами дожди были сильнее обычного, и это повышало опасность наводнений.

— Что еще говорят тебе твои видения?

— Что ты любишь меня.

— Для этого тебе не нужны никакие видения — ты это и так прекрасно знаешь.

— Это верно, — сказала она и закрыла глаза.

Он подумал: «Уж не молится ли она?» Хотя большинство кхмеров были индуистами, она исповедовала буддизм Махаяны, причем он не знал более набожного человека, чем она, и во всем она видела знаки. Пока он смотрел на нее, где-то вдалеке протрубил слон. По мощи и глубине этого звука Джаявар понял, что это боевой слон, а не рабочий, — так трубить могут только самые крупные слоны. Значит, сейчас его люди совершенствуются в военном искусстве.

Он заговорил, только когда она открыла глаза:

— Я бы предпочел заботиться о нашем народе, а не воевать.

— И как бы ты мог заботиться о нем?

— Строил бы лечебницы. Дороги. Постоялые дворы для путешественников. Наш город слишком разросся, и потребности нашего народа многочисленны.

По мощеной дороге шел павлин, раскачивая распущенным хвостом, который переливался яркими красками. Аджадеви внимательно смотрела на птицу, пытаясь понять, что знаменует ее появление.

— Твоя сабля тяжела, я это знаю. Ты устал носить ее, а руки твои с возрастом ослабели и как бы обвисли, так со временем происходит с ветками деревьев. Но еще рано отдыхать, Джаявар. Сделай то, что должен был сделать твой отец, — разбей неприятеля. А потом будешь строить лечебницы и дороги. Потом будешь заботиться о своем народе.

Джаявар отвернулся и вновь посмотрел на северо-восток. Там, за бесчисленными городскими домами и великолепным королевским дворцом протянулось невидимое отсюда поле, где тренировались его воины. Принц представил себе, как работают его люди, как наконечники копий бьют в подставленные щиты.

— Мы должны использовать свою силу в борьбе с голодом, с проказой. Такую силу жаль растрачивать на чамов.

— Ты не сам выбираешь путь, по которому тебе идти.

— А что, если мы сбежим? Уйдем отсюда — только ты и я?

— Ты не доверишь судьбу нашего народа кому-то другому. Как не сможешь сбежать от своих жен и детей.

— Это верно. Своих детей я никогда не смог бы покинуть. Но я хочу, чтобы со мной была ты. Это и должно стать моей судьбой.

Она протянула к нему руку и стала гладить пальцами его грубые, мозолистые ладони.

— Расскажи мне, что ты станешь делать этими своими руками, таким замечательным инструментом.

— Они будут прославлять твою мягкость, холмы и долины, составляющие мир, имя которому — ты.

— Я покажу тебе этот мир, — сказала она. — Найди меня сегодня ночью, когда луна окажется в зените.

Он улыбнулся в ответ и, попрощавшись с ней, направился к ожидавшим его трем военачальникам — туда, где он должен был находиться, но не где ему хотелось быть.

* * *

В десяти милях ниже по течению двигалась вперед другая армия. Это войско передвигалось не на слонах и лошадях, а на больших плоскодонных лодках по вспучившейся и разлившейся реке Тонлесап, которая в сезон дождей изменила обычное направление своего течения и теперь несла свои воды от моря в сторону Ангкора. Лодки, прочные и длинные, управлялись с помощью примитивных рулей и вручную несколькими шестами, которыми можно было отталкиваться от дна. На каждом таком судне находилось от пятидесяти до ста воинов-чамов, на которых были стеганые доспехи с короткими рукавами, и у каждого имелся щит, сделанный из дерева, металла и кожи. Шлемов на чамах не было. Вместо этого на них были зеленые с розовым головные уборы, которые должны были напоминать перевернутый цветок лотоса — символ просвещенности и нирваны. Большинство из них были вооружены копьями, хотя некоторые отдавали предпочтение саблям, кинжалам, секирам и лукам со стрелами.

Река Тонлесап, один из притоков реки Меконг, то и дело сливалась со множеством более мелких притоков, и они вместе с озерами образовывали настоящий водный лабиринт, в течение многих веков сбивавший с толку незваных гостей. Чамы никогда бы не отыскали этот путь к Ангкору, если бы не однорукий предатель, который сейчас стоял на носу королевского судна и раздавал команды. Хотя отец его был высокопоставленным чиновником в Ангкоре, изменника мало заботила судьба его соотечественников. Его преданность была куплена за мешок чамского серебра.

Королевское судно было самым крупным в этой флотилии. На нем разместились десять боевых жеребцов и почти сотня людей. И когда лошади встревоженно ржали, люди смеялись и трогали рукоятки своего оружия. Почти все они рвались в бой, потому что после сражения наступало время грабежа. Самый быстрый способ разбогатеть — захватить чужое имущество, а воины эти жаждали богатства.

На помосте, покрытом дорогой тканью, в тени нескольких шелковых зонтов восседал король чамов Индраварман. Трон принадлежал ему по праву рождения, но к власти он пришел силой оружия — то же самое он хотел сделать и в Ангкоре. На нем были богато украшенные доспехи, а в руке он сжимал копье из тикового дерева, отделанное серебром. На шее его висела огромная продолговатая жемчужина — величиной с кулак ребенка, запястья и пальцы украшали золотые браслеты и кольца. Под кожей на животе у него был специально вшит кусочек железа, приносивший ему удачу. Этот необычайно крупный человек уже не раз проливал кровь, и ему не терпелось сделать это снова.

Идравармана окружали несколько десятков его самых заслуженных военачальников, расположившихся в тени зонтов, которые держали почти голые рабы, захваченные в плен в горах на севере. Пока их король говорил о стратегии и о будущем, все внимательно слушали его, и только самые опытные и отважные из военачальников осмеливались высказывать свои предложения. Один из таких командиров, Асал, был моложе всех остальных и начал служить в армии задолго до того, как стал мужчиной. Его родители, братья и сестры умерли от холеры, когда он был еще ребенком. Каким-то образом ему тогда удалось выжить, и несколько последующих лет он перебивался тем, что воровал овощи на полях крестьян и рыбу из чужих ловушек, сплетенных из побегов бамбука. За ним охотились, избивали до полусмерти, дважды бросали после этого умирать. Однако с каждым новым шрамом он становился лишь сильнее. А когда мышцы его достаточно окрепли, он сделал себе копье и стал продавать свои услуги, в конечном счете взявшись охранять те же поля, которые он сам когда-то обворовывал. Жизнь его стала вполне сносной, но однажды он отпустил голодную девочку, сорвавшую два плода манго, и таким образом не выполнил свой долг. На следующее же утро он бросил все и ушел служить в армию.