Любовники - Юлия Добровольская Страница 2

* * *

Дина не боялась собак до тех пор, пока прошедшим летом в Анапе ее не покусал симпатичный рыжий пес Бобик. Бобик был на вид очень мирным и жил в деревянной будке на цепи во дворе у хозяев, у которых они с мамой, маминой подругой тетей Альбиной и ее сыном Сережей снимали комнату. Дина знала, что на ночь эту цепь пристегивают к натянутой вдоль забора проволоке и таким образом Бобик охраняет большой хозяйский фруктовый сад, двор и дом. Еще Дина знала, что к будке Бобика подходить нельзя — об этом всех своих постояльцев предупреждали хозяева. Но Дину обманул мирный вид пушистой рыжей лайки с черной мордой и блестящим черным носом, дружелюбно виляющей закрученным в бублик хвостом. Как-то она подошла к будке, села на корточки и стала разговаривать с Бобиком. Тот сидел боком к Дине, повернув к ней милую улыбающуюся физиономию с высунутым языком и метя виляющим хвостом мелкую белесую пыль. Когда Дина поняла, что Бобика оклеветали, что вовсе он не злой, а очень даже добрый, и протянула руку, чтобы погладить его рыжую с черным холку, Бобик вдруг с рычанием на нее накинулся, повалил на землю и зубами впился ей в грудь. Наверное, она закричала — Дина не помнит. Помнит только, как хозяин со странным именем Никандр Никандрович хлестал Бобика сложенной в несколько раз толстой, как канат, веревкой. Потом мама каждый день водила Дину в больницу, где той делали уколы в живот. И еще ей зашили на груди рваную рану от острых зубов Бобика, заклеили ее пластырем, и у Дины на этом месте осталась белая незагоревшая кожа.

* * *

Собаки приближались к Дине, не обращая на нее особого внимания: ну идет девочка, пусть себе идет, расступимся, обойдем стороной. Пожалуй, именно тогда Дина впервые отчетливо услышала этого обитавшего внутри ее Кого-то. Он говорил: «Иди как идешь и не вздумай бояться и убегать!» Дина послушалась, собрала всю свою силу воли и, не сбавляя и не ускоряя шага, поравнялась со стаей. Стая пропустила Дину сквозь себя, не забыв потявкать в ее сторону. Возможно, это было приветствие, а может, предупреждение — мол, не смей нас задирать, а то мы не посмотрим, что ты такая маленькая и беззащитная.

«Не убегай, только не убегай!..» — повторяла Дина про себя наказ внутреннего голоса. Но спина коченела от сознания того, что там, за ней бредет сейчас стая полудиких собак, и неизвестно, что может взбрести им в голову… И вдруг что-то сорвалось в Дине: страх стал неуправляемым, застил глаза, ум, заледенил нутро. Она ринулась бежать. Она ничего не понимала и ничего не чувствовала. Окраиной сознания она уловила, что собаки мигом ее догнали, окружили и с остервенелым лаем, которого она не слышала, бегут рядом, хватая зубами за рейтузы, натянутые на голенища валенок, и за полы пальто.

Они отстали от Дины в том месте, где сельхозная дорога переходила в городскую улицу. Дина забежала в магазин, расположенный на углу крайнего дома, — это был самый большой в то время продовольственный магазин в их небольшом городке — и только тогда окончательно пришла в себя. Она остановилась в тамбуре, между двумя застекленными дверями — одни вели внутрь магазина, а другие на улицу — и прислонилась к стене.

Собак нет, она в безопасности, пальто не порвано — значит, они не кусали, а только пугали, лицо не в слезах — значит, она не плакала. Это хорошо, что она не кричала и не плакала. Почему Дина решила, что это хорошо, она не знала.

В магазине было очень светло от множества свисавших с потолка ламп в металлических колпаках и всегда пахло молоком и свежим хлебом, лежавшим на деревянных решетчатых полках с колесиками. И у каждого отдела в этом магазине было свое звучание.

Справа от входа обитали стеклянные голоса: бутылки с глуховатым звоном стукались друг о друга в деревянных ящиках, а стаканы весело позвякивали на эмалированных поддонах. Еще здесь энергично журчал крутящийся фонтанчик, на котором продавщица тетя Валя мыла использованную посуду. Тут можно было попить сока, например томатного — он лился плотной тугой струей из большого стеклянного кулька с крышкой в граненый стакан и пенился в нем как-то по-особому, не так, как, к примеру, виноградный или яблочный. Или газировки, скажем крем-соды, которая с шипением струилась из длинного горлышка зеленой бутылки, и нужно было вовремя взять стакан и поднести его к губам, чтобы губы и нос обдало лопающимися пузырьками и их приятным острым сладко-кислым запахом.

В бакалейном хрустели газетные листы, из которых делали кульки под макароны, муку или конфеты, и шуршали большие алюминиевые совки, зачерпывающие лапшу или сахарный песок из выдвижных фанерных коробов или прямо из лохматых серых мешков.

А в молочном отделе звучала целая симфония… Сначала собравшаяся в ожидании молока очередь слышала глухой скрежет металла о щербатый цементный пол — это тяжелые полные бидоны подтаскивали крюками к прилавку. Потом раздавалось звяканье и чпоканье — открывались два бидона, и тут же начиналось клацанье литровых или полулитровых алюминиевых черпаков на длинных ручках о посуду покупателей, сопровождаемое вкусным густым бульканьем и таким же густым и вкусным журчанием молока, наполнявшего сначала черпаки продавцов, а после бидоны покупателей. Потом звякали крышки опустевших больших бидонов и наполненных маленьких, пустые бидоны со звоном откатывались на склад, снова глухо скрежетали подтаскиваемые полные…

И над всем этим многоголосием висел перезвон монет, бросаемых в ящички кассовых аппаратов, резкое щелканье и сочное стрекотание этих аппаратов…

* * *

Дверь открылась, и в магазин вошла мама. Мама всегда заходила в магазин после работы. Дина не рассказала ей о случившемся — чтобы ее не волновать.

А вечером, засыпая, она вдруг отчетливо поняла, что сегодняшний случай произошел только потому, что она, Дина, ослушалась чьего-то мудрого и такого внятного совета. И она решила во что бы то ни стало впредь этого не делать. С тех самых пор и началось осознанное общение с мудрым советчиком, обитавшим где-то внутри Дины.