Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей Страница 2

Окружной инспектор вручил Ашу письмо, подтверждающее приказ, и выразил сочувствие, ошибочно полагая, что молодой капитан будет разочарован.

– Вам чертовски не повезло, – сказал инспектор за кружкой местного пива. – Неприятно, конечно: привезти мальчика из такой дали, а потом лишиться возможности поучаствовать в представлении. И можно ли утверждать с уверенностью, что, добравшись до Пинди, вы не обнаружите, что никакой нужды возвращаться туда в столь дикой спешке не было? Но в этом весь генеральный штаб.

Аш считал такое более чем вероятным и испытывал глубокую признательность к человеку, отдавшему приказ о его возвращении. Тем не менее из вежливости он постарался изобразить разочарование, правда не настолько сильное, чтобы побудить Джхоти заставить его остаться.

– Нет, ваше высочество не должны посылать джунги-лат-сахибу тар, требуя разрешить мне задержаться, – твердо сказал Аш. – Или вице-королю, или губернатору Пенджаба. Это лишь навредит мне. Я знаю, вы теперь махараджа, но я по-прежнему остаюсь солдатом, а солдат, как подтвердит вам Мулрадж, обязан подчиняться приказам начальства. Генералы-сахибы в Равалпинди приказали мне вернуться, и я не вправе их ослушаться, даже ради вашего высочества. Но я надеюсь, вы напишете мне и подробно расскажете о церемониях и празднествах, и я обещаю писать вам по возможности чаще.

– И навещать меня, – требовательно сказал Джхоти.

– И навещать вас, – согласился Аш, надеясь, что это простительная ложь.

Если это вообще ложь. Возможно, и не ложь вовсе. Возможно, однажды мысль о возвращении в Гул кот и Хава-Махал перестанет его страшить, и тогда…

Он попрощался со всеми, осознавая, как сильно ему будет недоставать их: Мулраджа, Джхоти, Кака-джи, Гобинда и многих других… В грядущие годы он будет тосковать и думать не только о Джули.

– Надеюсь, мы еще не раз увидимся, – сказал Мулрадж. – Вы приедете к нам в отпуск, и мы возьмем вас на соколиную охоту на равнине и славно поохотимся в наших горах. А когда я стану стариком, а вы – генералом-сахибом, мы с вами по-прежнему будем встречаться и вспоминать былые времена. Посему я говорю вам не «прощайте», а «до скорой встречи».

Они проводили Аша милю с лишним по дороге, и, оглянувшись назад, чтобы в последний раз прощально помахать рукой, он на мгновение пожалел, что уезжает. Имей он возможность передумать, он вполне мог бы повернуть обратно. Но было уже слишком поздно.

Его друзья скрылись за поворотом дороги, и в сердце своем Аш понял, что, несмотря на уверенное предсказание Мулраджа, он вряд ли еще когда-нибудь увидится с ними, ведь обрести надежду на будущее он может, лишь последовав совету Кака-джи и повернувшись к прошлому спиной. Старик прав: он должен постараться все забыть, должен научиться совсем не думать о Джули, а поскольку возвращение в Гулкот неминуемо вызовет к жизни прошлое, ему нельзя соваться туда – во всяком случае, в ближайшие годы, а возможно, и вообще никогда. Ибо вернись он, непринужденные дружеские отношения, существовавшие между ним и людьми, в чьем обществе он провел последние месяцы, могут расстроиться.

Среди участников похода в Бхитхор Аш был единственным европейцем, и поскольку там никто больше не говорил по-английски, временами он забывал, что он фаранги. Но в Каридкоте ему бы не позволили забыть об этом, особенно сейчас, когда там находится британский резидент с большим штатом сотрудников и охраной из британских солдат. Вдобавок старые правоверные индусы резко осудили бы по-свойски приятельское обхождение с ним, вошедшее в привычку за время похода, и это непременно пагубно сказалось бы на его отношениях с Джхоти и Мулраджем. На смену непринужденности и дружеской доверительности пришла бы вежливость, и, по всей вероятности, он испытал бы облегчение, покинув город, – а о таком Аш даже думать не хотел.

Нет, гораздо лучше держаться от Гулкота подальше, дав друзьям возможность вспоминать о нем с теплым чувством и надеяться на встречу с ним. Может статься, впоследствии, когда он состарится – когда все они состарятся и ничто уже не будет иметь особого значения для них, ведь жизнь почти прожита и все плохое забыто, – он ненадолго посетит Гулкот, чтобы поговорить о былых днях с теми, кто еще будет его помнить. И чтобы в последний раз совершить жертвоприношение Дур-Хайме.

Позже, когда свет дня померк и начали сгущаться зеленоватые сумерки, Аш остановил лошадь, повернулся в седле и посмотрел на горы, погрузившиеся в тень и прорезавшиеся фиолетовыми силуэтами на фоне вечереющего сине-лилового неба. Одно скопление оснеженных пиков все еще сияло в последних лучах заката: вершины Дур-Хаймы, нежно-розовые в сумерках… Далекие Шатры. Пока он смотрел, теплый розовый цвет поблек, пики один за другим окрасились в лавандовый и под конец закатные отблески остались только на Таракаласе, «Звездной башне». А потом и они вдруг погасли, и вся длинная горная гряда утратила резкость очертаний и растворилась в сверкающей звездами ночи.

На Аша нахлынули воспоминания. Почти бессознательно он спешился, сложил ладони и, склонив голову, как в былые времена на Королевском балконе, произнес старую молитву с просьбой о прощении за «ограниченность природы человеческой».

– …Повсюду ты, – чуть слышно говорил Аш, – но я тебе свершаю поклоненье здесь. Бесформен ты, но поклоняюсь я тебе в сих формах. Ты не нуждаешься в хвалах, но возношу тебе молитвы и хвалы.

Первое дуновение ночного ветра пронеслось над опаленными зноем терновыми кустами и принесло аромат хвои и дыма. Аш снова сел в седло, тронул поводья и медленно двинулся дальше, чтобы присоединиться к Махду, Гул Базу и саису Кулу Раму, которые поехали вперед и к настоящему времени уже выбрали место стоянки и занялись приготовлением ужина.

Если бы они двигались с такой же скоростью, как на пути из Бхитхора, то достигли бы Равалпинди меньше чем за неделю. Но Аш не видел необходимости торопиться. Поскольку температура воздуха на равнине никогда не опускалась ниже сорока трех градусов днем и тридцати девяти в самый прохладный час ночи, а Махду изнемогал от усталости и страдал от натертых седлом ссадин, они двигались неспешным шагом, пускаясь в путь в два часа пополуночи и останавливаясь на привал перед самым восходом солнца, чтобы отдыхать до двух часов следующего утра.

Таким образом, покрывая в среднем по двадцать пять миль в день, они проделали заключительную часть путешествия. И на рассвете последнего дня месяца мая увидели впереди Равалпинди и нашли Уолли, встречающего их (как он встречал каждое утро последние восемь дней) у третьего мильного камня на Пиндско-Джеламской дороге.

Аш отсутствовал восемь месяцев, в течение которых говорил по-английски, наверное, не более полудюжины раз, а все остальное время разговаривал, думал и видел сны на языке своей приемной матери Ситы.

В июне в Пинди лучше не соваться. Нещадная жара, ослепительный блеск солнца и пыль превращают город в ад, и люди, по роду службы привязанные к конторе, казарме или плац-параду, зачастую становятся жертвами неприятного разнообразия болезней, вызванных жарой, начиная от теплового удара и кончая москитной лихорадкой.