Уроки милосердия - Джоди Пиколт Страница 2

— Не хочу, чтобы меня хоронили летом, Аня, — говорил он. — Сделай так, чтобы я умер, когда похолодает и будет дуть приятный ветерок. До того как птицы улетят на юг, чтобы они могли спеть для меня.

Я делала вид, что записываю все его пожелания. И меня совершенно не смущали разговоры о смерти: для меня отец был таким сильным и крепким, что не верилось, что когда-либо придется исполнить хотя бы один из его заветов. Некоторые жители деревушки находили наши отношения с отцом странными: разве можно шутить такими вещами! Но мама моя умерла, когда я была еще крохой, и мы с папой остались одни.

Неприятности начались, когда мне исполнилось восемнадцать. Сперва стали поступать жалобы от фермеров: они приходили покормить цыплят, а обнаруживали только окровавленные перья либо теленка со вспоротым брюхом, вокруг туши которого уже роились мухи.

— Лиса, — сказал Барух Бейлер, сборщик податей, который жил у деревенской площади в особняке, походившем на драгоценный камень на шее у королевской особы. — Или дикая кошка. Платите, сколько должны, в обмен будете в безопасности.

Однажды он пришел в наш дом, когда мы его совсем не ждали, — я хочу сказать, что мы не успели забаррикадировать дверь, потушить огонь и сделать вид, что нас нет дома. Мой отец делал хлеб в форме сердца, как всегда в мой день рождения, поэтому весь поселок знал, что сегодня особенный день. Барух Бейлер величаво зашел в кухню, поднял свою трость с золотым набалдашником и стукнул ею по столу. Поднялось облако мучной пыли, а когда пыль улеглась, я посмотрела на тесто в папиных руках, на это разбитое сердце.

— Пожалуйста, — произнес отец, который никогда никого не просил. — Я знаю, что обещал. Но дела идут неважно. Если вы дадите мне немного времени…

— Ты не выполняешь своих обязательств, Эмиль, — ответил Бейлер. — Я накладываю арест на эту конуру. — Он нагнулся ближе. Впервые в жизни мне перестало казаться, что отец несокрушим. — Но поскольку я щедрый и великодушный человек, то даю тебе сроку до конца этой недели. Если не принесешь денег… даже не знаю, что будет. — Он поднял трость и обхватил ее руками, как оружие. — В последнее время происходит столько… несчастий.

— Вот поэтому у нас так мало покупателей, — негромко сказала я. — Люди боятся ходить на рынок из-за обитающего в окрестностях зверя.

Барух Бейлер повернулся, как будто только сейчас заметил мое присутствие. Взглядом ощупал меня с ног до головы — от черных волос, заплетенных в косичку, до кожаных ботинок, дыры на которых были залатаны толстой фланелью. От его взгляда по моему телу пробежала дрожь, совсем не похожая на ту, которая охватывала меня под взглядом Дамиана, капитана караула, когда он смотрел, как я иду по сельской площади, — как кот на сметану. Нет, в этом взгляде читалась корысть. Складывалось впечатление, что Барух Бейлер пытается прикинуть, сколько за меня можно выручить.

Он протянул руку поверх моего плеча к решетке, где остывал недавно испеченный хлеб, выдернул одну буханку в форме сердца и сунул себе подмышку.

— Залог, — сказал он и вышел из дома, оставив дверь широко распахнутой просто потому, что мог себе это позволить.

Отец посмотрел ему вслед. Пожал плечами. Взял очередной комок теста и принялся лепить.

— Не обращай внимания. Он лишь маленький человечишка, который отбрасывает большую тень. Однажды я станцую джигу на его могиле. — Отец повернулся ко мне, его лицо смягчила улыбка. — Он натолкнул меня на мысль, Аня. Я хочу, чтобы на моих похоронах была процессия. Сначала дети, разбрасывающие лепестки роз. Потом самые красивые девушки с зонтиками, похожими на оранжерейные цветы. Потом, разумеется, мой катафалк, запряженный четырьмя — нет! — пятью белоснежными лошадьми. И наконец, мне хотелось бы, чтобы процессию замыкал Барух Бейлер и убирал навоз. — Он запрокинул голову и засмеялся. — Если, конечно же, он первым не умрет. И чем скорее, тем лучше.

Отец обсуждал со мной детали своих похорон… но в конечном счете я опоздала.