Нарушенная клятва - Кэтрин Куксон Страница 2

Тилли Троттер стояла в библиотеке помещичьего дома имения Хайфилд-Мэнор, глядя на лицо человека, которому она служила на протяжении последних двенадцати лет: служила как жена, как мать, как нянька, как хозяйка его дома. Тот факт, что она не обладала законным правом на титул жены, не имел для нее никакого значения, ибо она знала, что была ему настоящей женой. Пряди его густых седых волос, разделенные прямым пробором, прикрывали виски и спускались до самых скул. За прошедшие три дня морщины на лице разгладились, — казалось, оно принадлежит не пятидесятисемилетнему мужчине, а юноше, — но кожа уже приобрела синеватый оттенок, говоривший и непоправимом.

Тилли посмотрела на его руки, сложенные на груди. Она любила эти руки. Они были нежными, нежными всегда, даже в самые бурные минуты страсти. Она еще помнила, почти ощущала, как они гладили ее волосы. Он любил делать это, раскладывая длинные густые локоны по подушкам; потом его пальцы, как пальцы художника, моделирующего контур лица, скользили по ее лбу, вискам, скулам, щекам, подбородку, и его низкий голос шептал:

— Тилли! Тилли! Моя Тилли Троттер! Моя прекрасная, моя чудесная Тилли Троттер!

Ему не нравилась ее фамилия [1], однако он называл ее Троттер с тех самых пор, как взял ее, шестнадцатилетнюю, к себе в дом в качестве няньки. Это произошло вскоре после того, как семейство Макграт и обезумевшие от жажды мести жители деревни сожгли домик бабушки Тилли, тем самым преждевременно сведя ее в могилу.

Сразу же после пожара Симон Бентвуд, фермер-арендатор приютил Тилли и ее бабушку в своем доме. Правда его молодая жена повела себя столь враждебно, что, когда через несколько дней старушка умерла, Тилли сама не захотела больше оставаться на ферме, хотя ее сердце, исполненное юной любви к Симону, жаждало только одного: быть рядом с ним.

Одинокая, оставшаяся без средств к существованию, Тилли поселилась в сарайчике рядом с обгоревшим остовом своего домика. Там ее и нашел Марк Сопвит, владелец поместья, на земле которого стоял домик; нашел и предложил стать няней его детей.

Тилли была благодарна за предложение, однако побаивалась принять его, ведь в округе ее считали ведьмой. После трагических событий, случившихся в семье Макграт, которые Тилли сама того не желая, спровоцировала, многие полагали, что она одержима нечистой силой. Но сама Тилли была уверена, что это сущая чепуха: никогда в жизни она не желала зла никому, за исключением, может быть, Хэла Макграта. Парень твердо вознамерился жениться на ней. И однажды чуть не изнасиловал. Вдобавок он вбил себе в голову, что в домике, где ее дед и бабка прожили всю свою совместную жизнь, спрятаны краденые деньги.

Вскоре Тилли обнаружила, что ее дурная слава докатилась до господского дома впереди нее: большинство слуг относилось к ней враждебно и со страхом. А когда человек, лежащий сейчас мертвым, неосмотрительно связался с некой леди Агнесс Митон, совсем недавно обосновавшейся в этих краях, его жена воспользовалась удобным случаем, покинула диван, который долгое время под предлогом разных болезней служил ей убежищем от обязанностей замужней женщины, забрала всех четверых детей и уехала к своей матери в Уотерфорд-Плейс, неподалеку от Скарборо. Тогда экономка, не долго думая и не скрывая злорадного удовольствия, вышвырнула из дома «ведьму».

Тилли часто думала, как бы она сумела выжить, если бы не семья Дрю, большинство членов которой — как мужчин, так и женщин — работали на шахте Марка Сопвита. Бидди Дрю приняла ее в своей дом — лачугу, в двух каморках которой и так уже ютились десять человек.

Вот так, выстраиваясь одно за другим, как фрагменты мозаики, эти события привели Тилли в шахту. То было кошмарное время, а наибольшим кошмаром стали трое с половиной суток, проведенные ею в затопленном наводнением штреке, в кромешной тьме вместе с хозяином шахты — Марком Сопвитом. В результате чего он лишился обеих ступней, а сама Тилли чудом осталась жива.

Потом он снова позвал ее к себе — ухаживать за ним. Тилли с самого начала почувствовала, какую цель он преследует, и когда в конце концов он предложил ей делить с ним постель, она отказалась, хотя и сознавала, что у любви, которую она питала к Симону Бентвуду, нет будущего.

О том, что даже кажущаяся бессмертной любовь может погибнуть от одного-единственного нанесенного ей удара, Тилли было суждено узнать в тот самый день, когда она услышала о смерти жены Симона, случившейся несколькими неделями раньше. Тилли ринулась к Симону душой и телом — и нашла его в сенном сарае с той же самой женщиной, которая сломала жизнь ее хозяину, причем женщина эта была также нага, как в тот день, когда появилась на свет.

И хотя любовь Тилли умерла при виде этого зрелища, боль осталась. И оставалась еще какое-то время — до той ночи, когда она добровольно отдала себя человеку, на которого смотрела сейчас затуманенными от слез глазами.

Нежно коснувшись пальцами бледной щеки, она прошептала:

— О, Марк! Марк! Что я буду делать без тебя?

Отняв руку от его лица, она положила ладонь на свой слегка выступающий живот. Марк так ждал рождения ребенка. Как раз за день до смерти он написал своему поверенному, прося приехать по возможности быстрее.

Тилли не знала, что именно он написал в этом письме; знала только одно — Марк написал его после того, как она обещала ему выйти за него замуж. Теперь она сама удивлялась, почему раньше на все его неоднократные просьбы отвечала отказом. И все же она знала, почему. После отъезда жены Марка его друзья на некоторое время отдалились от него, а известие о том, что он взял ее, Тилли, в любовницы, еще больше накалило обстановку. Так что, согласись она стать его женой, на нее стали бы смотреть, как на ловкую интриганку, и положение Марка в графстве ухудшилось бы, поскольку никто не стал бы принимать ее у себя.