Подарок - Сесилия Ахерн Страница 2

Он отмерил в кружку две чайные ложечки растворимого кофе. Кружку в виде здания нью-йоркского управления полиции привез ему из Нью-Йорка в качестве рождественского подарка один его сослуживец. Рэфи притворялся, что подарок оскорбляет его эстетические чувства, но на самом деле кружка была удобна и кофе из нее успокаивал. Сжав ее в руках в то первое утро, он сразу перенесся мыслью на пятьдесят лет назад, когда тоже получил от родителей в подарок на Рождество игрушечную полицейскую машину. Он холил и лелеял этот подарок, пока однажды не оставил машину на дворе на всю ночь и дождь не попортил игрушку, заржавевшую так сильно, что полицейских пришлось досрочно отправить в отставку. И сейчас, держа кружку, он испытывал сильное желание поводить ею по столу, одновременно имитируя звук полицейской сирены, а потом атаковать ею пакет сахара, который, если никого не случится рядом, в конце концов опрокинется, просыпав на машину свое содержимое.

Вместо всего этого, убедившись, что в кухоньке он один, Рэфи всыпал в кружку пол-ложечки сахара. Преисполнившись некоторой уверенности, он кашлянул, дабы заглушить шуршание пакета в тот момент, когда ложка, вновь опустившись в него, вынырнула уже полной с верхом. Не пойманный за этим проступком, он, совершенно обнаглев, опять полез в пакет.

— Бросить оружие, сэр! — властно выкрикнул от дверей женский голос.

Испуганный вторжением, Рэфи вздрогнул, просыпав сахарный песок с ложки. На столе образовалась неряшливая кучка. Пора вызывать подкрепление.

— Пойман на месте преступления, Рэфи! — Подойдя к кухонному столу, его коллега Джессика быстрым движением выхватила у него ложку.

Она достала из шкафчика свою кружку, сувенирную, подарок Криса Крангла, и пододвинула ее через стол к кружке Рэфи. На секунду пышные груди белотелой Джессики уперлись в его полицейскую машину, и у Рэфи мелькнула мальчишеская мысль: как приятно, должно быть, ребятам-полицейским внутри такое прикосновение.

— И мне тоже! — Эти слова прервали цепь его видений — полицейских, обжимающихся с Джессикой Рэбит.

— Пожалуйста, — поправил ее Рэфи.

— Пожалуйста, — повторила она его голосом и закатила глаза.

Джессика была новичком. Она появилась в участке лишь полгода назад, но и за столь короткое время успела едва ли не вскружить голову Рэфи. Он питал слабость к этой двадцатишестилетней, в пять футов четыре дюйма ростом, крепкой блондинке, с такой готовностью и сноровкой выполнявшей любое задание. К тому же он чувствовал, что она привнесла в их полностью мужской коллектив столь необходимый дух женской предприимчивости и энергии. Многие из его товарищей согласились бы с ним, но, может быть, по причинам несколько иным, нежели его собственные. Он относился к ней как к дочери, которой не имел. Или же как к дочери, которую имел, но потерял.

Выкинув из головы ненужные мысли, он стал смотреть на Джессику, стряхивавшую просыпанный сахарный песок со стола.

Несмотря на всю ее напористую энергию, глаза Джессики, миндалевидные, темно-карие почти до черноты, таили в своей глубине что-то невысказанное. Как будто из свежего, недавно нанесенного слоя почвы вот-вот должны проклюнуться ростки — травы или злаков, что ждут своего часа под спудом. В этих глазах была тайна, познать которую он не слишком стремился, довольствуясь твердой убежденностью, что, какова бы ни была эта тайна, именно она побуждает Джессику действовать, толкая вперед, когда самое разумное было бы двигаться в обратном направлении.

— Ну, пол-ложечки меня не убьет, — проворчал он, пригубив кофе и решив, что в самый раз была бы еще ложка.

— Если, прижимая к обочине «порше» на прошлой неделе, вы чуть не окочурились, то вам для этого и пол-ложечки хватит. Вам что, нового сердечного приступа захотелось?

Рэфи вспыхнул.

— Да ерунда все это, сердце просто пошаливает, и не надо так шуметь! — прошипел он.

— Вам нужен покой, — сказала Джессика уже тише.

— Доктор сказал, что у меня все в норме.

— В таком случае ему самому голову проверить не мешает — до нормы вам далеко!

— Ты и знаешь-то меня всего полгода, — буркнул он, передавая ей кружку.

— Такие полгода целой жизни стоят, — усмехнулась она. — Ладно, так и быть, возьмите коричневый, — виновато добавила она и, набрав полную с верхом ложку из пакета с коричневым сахаром, высыпала ему в кружку.

— Коричневый сахар, коричневый рис, все коричневое. Помнится, было время, когда жизнь моя наполнялась более радужными тонами.

— Наверняка было время, когда вы и ноги свои видели, поглядев вниз! — моментально парировала она.

Старательно размешивая сахар в его кружке, она устроила в ней маленький водоворот, и, наблюдая это, Рэфи думал, что будет, если нырнуть туда с головой: выпрыгнет ли.

— Если этот кофе вас убьет, чур, я не виновата, — сказала она, передавая ему кружку.

— Если я помру, я стану преследовать тебя — буду являться тебе до самой твоей смерти.

Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными — улыбка лишь тронула губы и замерла где-то у переносицы.

Он следил за тем, как утихает водоворот в его кружке, а возможность прыжка в другую реальность уносится вместе с поднимающимся вверх паром вверх. Да, чертовски трудное выдалось утро. Не до улыбок. А может, не совсем так. Может, тут уместны ухмылки. Непонятно.

Рэфи передал Джессике кружку с кофе — черным, без сахара, как она любила, и оба склонились над столом друг против друга, каждый дуя на свой кофе, — ноги уперты в землю, душа витает в облаках.

Он глядел на Джессику — обхватив ладонями кружку, она вперилась туда взглядом, словно то был магический кристалл. Как было бы хорошо, если б это было так, если б обладали они даром предвидения, чтобы предотвратить многое из того ужасного, чему оказались свидетелями. Ее щеки были бледны, а глаза окружены розовой тенью — единственный след пережитого утра.

— Ничего себе утречко, верно, дружок?

В миндалевидных глазах что-то блеснуло, но она тут же опомнилась, взяв себя в руки, кивнув и сделав глоток в качестве ответа.

По легкой гримасе, которую она постаралась скрыть, Рэфи понял, что она обожглась, но, словно наперекор очевидному, сделала второй глоток. Даже кофе, и тому она бросает вызов.

— В мое первое дежурство на Рождество я всю смену проиграл в шахматы с сержантом.

— Повезло, — наконец подала она голос.

— Ну да, — задумчиво кивнул он. — Хотя тогда я так не считал. Тогда я рвался действовать.

Сорок лет спустя он с лихвой получил все то, к чему тогда рвался, но с удовольствием отдал бы это назад. Возвратил бы подарок. В обмен на время.

— И выиграли?

Вопрос мгновенно вернул его к реальности.