Лесная земляника - Сандра Мэй Страница 2

Джон ответил неожиданно холодно:

— Мы все были в этом возрасте, драгоценная моя. И позволь заметить, она ходила ЗА МНОЙ, а не за тобой, а меня это вовсе не раздражает. В любом случае, не стоило ее пугать. Пойду, поищу ее…

— Вот еще! Ничего с ней не случится. Побегает по лесу, замерзнет и отправится спать.

Джон только пожал плечами и решительно направился в ту сторону, куда с громким плачем убежала его маленькая поклонница. Веселье на лужайке тут же возобновилось с прежней силой.

* * *

Он и понятия не имел, где ее искать, эту смешную малявку. Майра… да, верно, Майра. Ужасно смешная. Тугие косички торчат в разные стороны, загорелое личико вечно чумазое и исцарапанное, голые коленки в зеленке, худенькая — ни дать ни взять воробей, причем не городской, нахальный и уверенный в себе воробей, а деревенский, пугливый, едва оперившийся птенец.

Однако смелая. Разумеется, в поместье дяди Уоррена совершенно безопасно, чужих здесь нет, да и хищники не водятся, но чтобы малявка одиннадцати лет не побоялась ночью убежать в лес… Тисовая роща даже днем наводила на Джона уныние, а ночью, честно говоря, он и сам бы сюда ни за что не пошел.

Он бесцельно бродил между замшелыми стволами, раздумывая, куда бы девочка могла деться, когда услышал тихий плач. Вернее, сдавленное поскуливание, откуда-то снизу. Еще пара минут — и Джон Фарлоу извлек из-под ближайшего куста зареванную беглянку. Огляделся, нашел подходящий пенек и осторожно поставил на него свою добычу. Майра немедленно вытерла кулачком слезы, шмыгнула носом и исподлобья уставилась на своего кумира. Ни тени обожания, кстати сказать, в ее взгляде не наблюдалось.

Джон наклонился к ней и очень серьезно заглянул в заплаканные глаза.

― Испугалась, отважная мисс?

― Нет.

― Врешь.

― Сам ты врешь. Я не боюсь… ничего. Ну… почти ничего.

― Значит, я прав: отважная мисс. Но если ты не испугалась — чего удрала? И чего ревешь здесь под кустом?

― Я не реву.

― Опять врешь.

― Я удрала, потому что они бы надо мной смеялись, а твоя крашеная выдра наябедничала бы бабушке, а бабушка меня бы отругала…

— Прости, не поспеваю — крашеная выдра — это…

— Клэр.

— Понятно. Что ж, не вполне светское, но весьма точное определение. Итак, ты не любишь, когда над тобой смеются?

— А какой дурак любит? К тому же они все считают меня малышней.

— Действительно, как это они так…

— Не смей смеяться надо мной!

— Что ты, что ты. Так ревела-то почему?

— Я не ревела. Я… ногу содрала. Больно немножко. Вот, смотри.

Джон очень серьезно и без тени насмешки обозрел выставленную перед ним коленку, украшенную роскошной ссадиной.

— Ты права, довольно болезненно. Нужно промыть и намазать йодом.

— Не хочу йодом!

— Большая девочка, между прочим.

— Йод-то одинаково щиплет, что большим, что маленьким.

— М-да, определенный талант к философии. Вот что, юная Майра…

— Не смей надо мной смеяться!

Джон подумал — и присел на корточки. Теперь его лицо оказалось на одном уровне с сердитым личиком девочки.

— Вот что. Клянусь, что я не смеюсь, не смеялся и не буду смеяться над тобой, мисс Майра. Теперь можно проводить тебя до дома?

Она насупилась и немножко подумала. Потом важно подала Джону руку и спрыгнула с пенька.

Уже на опушке, когда до них донеслись смех и голоса с лужайки, Майра потянула Джона за руку, и он повернулся к ней.

— В чем дело? Если ты о моих друзьях, то, уверяю тебя, я не позволю им обижать тебя…

— Да я не про это вовсе.

— Ох… А почему у тебя опять глаза на мокром месте?

— Потому что… Потому что… Ты уезжаешь, вот почему! А ты не должен уезжать, потому что я тебя люблю и от тоски по тебе умру. Вот!

Ошеломленный Джон даже и не подумал засмеяться — напрасно Майра уставилась на него с таким подозрением. Он стремительно перебирал в голове возможные варианты ответов, но в голову все время лезла какая-то ерунда, что-то из репертуара тех взрослых, которые ДУМАЮТ, что прекрасно понимают детей…

Джон Фарлоу к таким взрослым никогда не принадлежал и втайне этим гордился. То есть не этим, конечно, а доверием, которое к нему всегда испытывали ребятишки. Он любил детей, уважал их и всегда общался с ними на равных — не притворяясь их сверстником и не делая вид, что они взрослые — именно на равных. И младшие братишки, и их одноклассники, и строгая Майра, и деревенские ребятишки ценили такое отношение и считали Джона Фарлоу «мировым дядькой», но вот такого неистового и совершенно серьезного признания в любви он, честно говоря, не ожидал.

Нельзя отшучиваться, нельзя быть бестактным, нельзя сделать вид, что ничего не происходит. Иногда нужно и приврать. Джон заглянул в искрящиеся слезами глаза девочки и очень серьезно произнес:

— Я тоже очень тебя люблю, Майра. И ты, пожалуйста, не умирай. Я должен уехать — но я обязательно вернусь к тебе. Обязательно.

— Правда?!

В этом вопросе было столько счастливого облегчения, столько радости, что Джон невольно устыдился собственных слов. Как хорошо, что Майре всего одиннадцать лет! Через месяц она про него и не вспомнит, а уж через несколько лет… Через несколько лет она, пожалуй, начнет считать его скучным старым хрычом и втихомолку подшучивать над ним вместе со сверстниками.

— Правда, девочка.

Рука об руку Джон Фарлоу и Майра Тренч вступили на крыльцо старого дома. Луна заливала сад серебром, и мир был прекрасен до исступления…