Случай Растиньяка - Наталья Миронова Страница 2

«Вот уж это точно», – подумал он, вспомнив портреты кисти известнейшего из подражателей, висевшие у него дома. Казалось, из них сочится… только не миро, а сахарный сироп.

– Ну, скажем, из старых мастеров кого вы больше всех любите?

Она покачала головой.

– Опять слишком общо. Возьмите Древний Египет. Простое, наивное искусство. Подход не менялся веками: фронтальный торс, голова в профиль, руки и ноги тоже. Цельный глаз на виске, хотя в жизни так не бывает.

Женщина повернулась боком, чтобы показать, что так не бывает. Мужчина жадно уставился на ее профиль.

– А зачем они это делали? – спросил он.

– Древнеегипетская живопись обслуживала смерть. Стоит что-то упустить, отклониться от шаблона, и человек рискует не попасть в загробный мир. Наивно? Да. Но в ХХ веке эта живопись оказала влияние на многих. Пикассо изображал аж по два глаза на одной щеке. Сюрреалисты… Слыхали о таких? Весь Сальвадор Дали отсюда пошел. Я его не люблю, по-моему, в нем очень много понта и саморекламы, но мне кажется, египетская живопись заметно на него повлияла.

О Сальвадоре Дали, великом понтярщике и мастере саморекламы, мужчина что-то слышал. Он кивнул.

– Многие художники и сейчас разрабатывают древнеегипетские мотивы, правда в основном в декоративных целях, – добавила женщина.

Он внутренне вздрогнул. В парадной гостиной у него дома висело многофигурное декоративное панно с древнеегипетскими мотивами. Фронтальный торс, голова в профиль, руки-ноги тоже. Он старался в этой комнате не бывать, а если уж приходилось, обязательно становился к панно спиной. Глядя на повернутые вбок ноги и выписанные целиком глаза на виске, можно было взбеситься. Если бы все эти фигуры поскорее попали в загробный мир, он был бы просто счастлив.

– Ладно, оставим Древний Египет, – предложил мужчина. – Возьмем что-нибудь поближе.

Опять женщина пожала плечами. Он купил билет, кроме них, в галерее никого не было, она считала себя обязанной развлекать его за эти деньги: так он понял ее жест.

– Не хочу показаться занудой, – начал он.

– Да нет, я не против, – возразила она. – Давайте возьмем эпоху Возрождения… хотя она тоже огромна. Одних итальянцев – целый город заселить можно, а ведь есть еще и Северное Возрождение, это отдельная песня. Давайте возьмем Проторенессанс – Раннее Возрождение. Это мой любимый период. – Женщина подошла к застекленному шкафчику с книгами по искусству и нахмурилась. – Надо же, у нас, оказывается, Джотто нет. Надо будет заказать на складе. Ну ладно, вот вам еще один великий художник – Мазаччо. Это уже Высокое Возрождение. Смотрите.

Она вынула из шкафчика тонкую, почти карманного формата книжку, правда, с плотными атласными листами, и протянула ему. Он перелистал книжку и честно признался, что эти картинки кажутся ему почти такими же неестественными и статичными, как искусство Древнего Египта.

– Ну нет, не скажите. – Женщина вынула из шкафчика еще одну книжку того же формата.

Мужчина не смог даже правильно произнести красивую и звучную фамилию художника.

– Чимббуэ? – полувопросительно проговорил он.

– Чимабээ, – поправила его женщина. – Между прочим, это кличка. Означает «Бычья Башка». На самом деле его звали Ченни ди Пепо, а Бычьей Башкой прозвали за упрямство. Вот смотрите. – Женщина открыла книжку наугад. – Чимабуэ был страшно популярен и заполнил множество церквей вот такими мадоннами в византийском духе. Изображение статично, плоско, лишено пространства, глубины, объема. Фигурки как будто вырезаны из бумаги и наклеены на картон. Я говорю «фигурки», а ведь реальная высота этой иконы – больше четырех метров! Эта мадонна вдвое выше человеческого роста. – Тут женщина невольно окинула его взглядом. – Вдвое выше вас. А посмотрите, как надменно она усмехается, с каким презрением взирает на простых смертных! И ангелы тоже. Вот представьте себе, что кому-то пришлось бы случайно заночевать в этой церкви. Да он бежал бы в ужасе от такой великанши! А теперь взгляните сюда.

Женщина бережно, с нежностью, открыла первую книжку и мгновенно нашла нужную страницу.

– Мазаччо, «Изгнание из рая». Это по-прежнему церковная живопись, светская придет позже. Но, во-первых, изображение объемно, даже скульптурно. А во-вторых, посмотрите, как правдиво переданы чувства! Стыд, боль, отчаяние… Здесь есть динамика. Вы же видите, они идут. У Чимабуэ никто не ходил. Мазаччо жил всего на сто лет позже Чимабуэ, а какой разительный контраст! И прожил он всего двадцать семь лет, – с горечью добавила женщина. – Говорят, его отравили. Будь у меня машина времени, рванула бы я туда его спасать. – Она улыбнулась собственной горячности. – Извините, боюсь, вам это ничем не поможет. Вы осмотритесь тут, вдруг что-нибудь подберете? Только не ищите внешнего правдоподобия, это бесполезно.

– А как же… – растерялся мужчина. – Вы же хвалите Мазаччо за правдоподобие!

– Ну, если обнаружите тут Мазаччо, – усмехнулась она, – сразу скажите мне, а я позвоню в газеты и на телевидение. Сенсация будет мирового масштаба. Вы просто походите, посмотрите… Не стесняйтесь примерять картины к своему интерьеру. К цвету обоев. Думайте о размерах помещения. А главное, ищите то, что скажет нечто важное лично вам. Может быть, вы ничего и не найдете, но… попробуйте.

Он был уверен, что уже нашел нечто важное лично для себя. Но как сказать об этом вслух?

– Вот попробуйте сыграть в такую игру, – посоветовала напоследок женщина. – Представьте, что вы можете украсть одну картину и вам за это ничего не будет, но при условии, что это всего одна картина. А потом покажите ее мне. Я всегда так играю в музеях.

И он покорно отправился в лабиринт на поиски.

В первом отсеке висели картины, казавшиеся ему одинаково унылыми. Лилово-серые с прозеленью разводы, глазу не за что зацепиться. Он старательно всматривался в полотна, но они ничего ему не говорили. Не то что украсть одну из этих картин, он не взял бы их, даже если бы ему приплатили. Несмотря на ее совет, он невольно ловил себя на том, что ищет жизнеподобия. И в то же время чувствовал, что если хочет продолжить знакомство, надо что-нибудь выбрать. Ну, пусть не купить, но хоть сказать ей, что ему вот это понравилось.

Лилово-серые кончились, он увидел картину, на которой все было понятно и даже забавно. Нарисована сковородка – добротно, подробно нарисована, – и на ней лежит вилка. Знакомый пейзаж. Только вилка не столовая, а… электрическая. Которую в розетку втыкают.

Мужчина улыбнулся, уловив шутку. Может, сказать ей, что ему вот это понравилось? Нет, лучше не спешить. Впереди еще много всего. И потом… шутка уж больно одноразовая. И такое всю жизнь иметь перед глазами? Нет.

Пройдя еще несколько шагов, он остановился перед внутренней выгородкой с целой группой картин. Они ему совершенно не понравились, хотя жизнеподобия в них было хоть отбавляй. Все узнаваемо: люди, обстановка… Но все подчеркнуто неживое, как мадонны Чимабуэ, только еще хуже. Ненатурально яркие краски, тошнотворно плавные, скругленные, как в диснеевской мультипликации, контуры. И все фигуры плоские, в точности как она говорила.