Милый, единственный, инопланетный - Юлия Монакова Страница 2

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994 года

— Лизюкова-а-а!.. — послышалось под балконом. — Подъём! Ну, Лиз!.. Выходи!

Что и говорить, глотку драть Берендеев умел на славу. Эти его позывные, должно быть, переполошили всех жителей двора, ещё пребывающих в сладкой утренней полудрёме.

— Я вот щас в милицию позвоню, шпана малолетняя! — раздался откуда-то сверху сварливый женский голос. — Чего разорался с ранья? Людям спать не даёшь в их законный выходной, между прочим!

Тимка незамедлительно вступил в диалог с неизвестной тёткой, проявляя чудеса дипломатии и на время отвлёкшись от основного занятия, так что Лиза, уютно обняв подушку и пристроив на ней щёку, незаметно снова поплыла в манящий мир сновидений.

— Лизка-а-а! — очередной вопль со двора заставил её вздрогнуть и в испуге открыть глаза. Сколько времени? Неужто уже восемь?.. Господи, как же ей не хотелось вылезать из мягонькой, тёплой, удобной постели и тащиться на улицу!

На соседней кровати недовольно заворочалась сестра.

— Когда-нибудь я убью и тебя, и твоего рыжего идиота Берендеева, — простонала она. — Я мечтала, что отосплюсь в субботу… А этот гад мне весь сон перебил.

— Прости, Ларис, — Лиза от души зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Это я виновата, не услышала будильник… а может, он просто не сработал. Тимка не стал к нам подниматься, чтобы не тревожить ранним визитом.

Лариска скептически фыркнула.

— Можно подумать, когда он орёт у нас под окнами — то совершенно никого не тревожит! Иди уже, заткни его чем-нибудь, или я за себя не ручаюсь.

Лиза выскочила на балкон — как была, в пижаме, лохматая и неумытая.

— С ума сошла, Лизюкова?! — поразился её внешнему виду одноклассник. — Ты ещё не готова, что ли?! Нам в девять нужно быть в школе! Одуван меня загрызёт, если подведу. Я же ей обещал…

“Одуваном” вся школа дружно называла директрису за её перманентную химическую завивку — миллион мелких кудряшек, которые забавной пушистой копной колыхались над её головой, как у молодого Валерия Леонтьева. Звали так директрису не в лицо, разумеется, а за глаза, но все — даже учителя — были в курсе.

— Ты обещал, а я должна страдать вместе с тобой, — негромко проворчала Лиза, ёжась на октябрьском холодке. — Не знаешь, почему я согласилась на эту идиотскую затею?

— Потому, что я твой лучший друг? — с обаятельнейшей улыбкой предположил Берендеев.

— Увы мне, — удручённо вздохнула Лиза. — Ладно, жди, я быстро.

Она вернулась в комнату и, наскоро набросив покрывало на смятую постель (времени полноценно заправлять не было), распахнула шкаф. Хлопанье дверцы и скрип выдвижных ящиков разбудили задремавшую было Лариску, и та снова недовольно заныла:

— Систер, совести у тебя нет! Я, между прочим, всю неделю вкалывала как проклятая, готовилась к семинарам и коллоквиуму, торчала в библиотеке до закрытия, делала доклады… На “автоматы” пашу, недосыпаю, недоедаю!

— У меня тоже в школе неделька была не из лёгких, — огрызнулась Лиза. — Извини, что не хожу на цыпочках, но это и моя комната тоже.

Она не выспалась, спешила, и раздражение, копившееся внутри, выплеснулось на старшую сестру.

— Эгоистка… — злобно прошипела та, накрываясь одеялом с головой.

Лизины отношения с Лариской всегда были далеки от идеальных. В те периоды, когда сёстры не находились в открытой конфронтации, они пытались сохранять вежливый нейтралитет, но всё же чаще общались с бесконечными шпильками, подколками и подковырками, словно нарочно провоцируя друг у друга взрыв эмоций.

Лизу откровенно подбешивала позиция старшей сестры, которая вечно строила из себя бедную овечку. Её амплуа в семье негласно именовалось “несчастненькая Лорочка” и бесконечно поддерживалось родителями, но не Лизой. Она не понимала, за что жалеть эту здоровую, как кобыла, сытую и благополучную девицу.

— Будь снисходительнее и добрее к Лоре, Лизок, — наставляла её мама, пока старшая дочь не слышала. — Ей и так приходится нелегко…

Нелегко?! Да Лариска как сыр в масле каталась!

Отцы у сестёр были разные — Лизин папа женился на маме, когда маленькой Лорочке только-только исполнился годик, а через пять лет родилась и сама Лиза. Но отец никогда не делил дочерей на “кровную” и “неродную”, обе — и старшая, и младшая — были для него бесконечно дороги и любимы. Лариска звала его папой с самого начала, хоть и была в курсе, что у неё существует ещё и биологический папаша, ничуть, впрочем, ребёнком не интересующийся.

Девочка с болезненной остротой восприняла появление в семье нового ребёнка. Младенцы, едва родившись, волей-неволей перетягивают на себя львиную часть внимания и заботы домашних, и Лора начала жутко ревновать к сестре. Она устраивала истерики и скандалы, требовала вернуть малютку Лизочку обратно в роддом, ей категорически не нравилось то, что отныне не она — центр Вселенной и всеобщая любимица. Эта сообразительная не по годам шестилетка научилась мастерски манипулировать, вызывая у родителей чувство стыда и глубокого раскаяния за своё мнимое “невнимание” к старшей. Слёзы, дрожащие губки, отказ от еды и мультиков… даже самое жестокое сердце не выдержало бы такого прессинга!