Последняя из рода Тюдор - Филиппа Грегори Страница 2

Но нет, я не стану ее осуждать. Я не судья и никогда никого не осуждаю. Это дело Господа. Я должна соблюдать целомудрие мысли, отводить взгляд от вещей неправедных и проявлять сострадание к грешникам, потому как мы все не без греха. К тому же я уверена, что Всевышний тоже не станет о ней особенно думать, когда она будет охвачена пламенем в геенне огненной, вознося запоздалые молитвы с покаянием за свои прегрешения, вероломство и амбиции.

В общем, поскольку и принцессу Марию, и принцессу Елизавету объявили незаконнорожденными и они явно не подходили на роль наследниц престола, то права этих единокровных сестер короля Эдуарда значительно уступали законным правам дочери любимой сестры короля Генриха, королевы Марии, то есть моей матери.

Именно по этой причине чрезвычайно важно, чтобы она непременно погрузилась в изучение основ реформ веры, отложив в сторону все эти украшения и драгоценности. Ей следует избегать пиров, празднеств и вина, танцевать только с самыми благочестивыми дамами нашего двора, а не ездить целыми днями по всей округе на этой ее огромной лошади, охотясь на любую дичь, словно какой-то дикий зверь. Огромные леса возле нашего дома наполняются звуками охотничьих рогов, собаки гибнут в медвежьих ямах, а возле мясницкой забивают молодых телушек.

Боюсь, что она к тому же и сластолюбива, как и все Тюдоры. То, что она горда, мне уже и так известно, потому что все Тюдоры – тираны, ее тщеславие и любовь показывать себя тоже не новость.

Мне следовало бы указать ей на ее греховную сущность, но когда я сообщаю своему наставнику о том, что морально готовлюсь к тому, чтобы обличить свою мать по меньшей мере в грехе гордыни, гнева, чревоугодия и стяжательства, то он очень нервно отвечает:

– Леди Джейн, право же, не стоит!

И тогда я понимаю, что он боится ее, как и все остальные, даже мой отец. Это лишь подтверждает ее виновность и в неподобающем женщине честолюбии, помимо всего прочего, разумеется.

Я была бы такой же слабой и исполненной страха, как и все остальные, если бы не моя вера, которая укрепляет меня. Она действительно придает мне сил. Жить в новой, реформированной вере не так уж просто. Папистам просто быть смелыми: у каждого глупца находится масса предметов и традиций, которые придают ему силу: иконы в церквях, разноцветные окна, монахини, священники, певчие, благовония и вино, в котором они усердно ищут вкус крови. Но все это суть суета и недостаток веры.

Я знаю, что вера укрепляет меня, когда опускаюсь на колени в прохладной белой часовне в полном молчании, и тогда слышу глас Господень, обращенный ко мне, и только ко мне, и он говорит со мной мягко, как любящий отец. Я сама читаю Библию, мне никто не зачитывает отрывки из нее, и тогда я вижу слово Божье. И когда я молюсь о ниспослании мне мудрости, а потом начинаю говорить, то я знаю, что во мне говорит только слово Господне. Я – Его раба и Его глашатай, и поэтому мать категорически не права, когда кричит:

– Ради всего святого, избавь меня от этого унылого лица! И живо езжай на охоту, пока я собственноручно не выгнала тебя из этой библиотеки!

Она очень не права. Но я молюсь о том, чтобы Господь простил ее, как прощаю ее я. Правда, я точно знаю, что Он не простит ей оскорбление, нанесенное мне, Его верной рабе, и я его тоже не забуду.

Я иду в конюшню и беру лошадь, вот только на охоту я не еду. Вместо охоты мы с моей сестрой Катериной отправляемся на прогулку, а за нами следом едет конюх. Мы можем ехать целый день, в любом направлении, и так и не достигнем границ нашего владения. Мы проносимся по лугам и полям, засеянным зеленым, густым овсом, с брызгами скачем по переправам, давая лошадям вдоволь напиться чистой воды. Мы – дети королевской семьи, которые счастливы на своей земле и дорожат своим наследием.

Сегодня мать на удивление мила и улыбчива. Мне было велено надеть новое платье из насыщенно-алого бархата, которое пришло из Лондона только на прошлой неделе. Оно украшено роскошным черным капюшоном и рукавами. Значит, сегодня нас почтили своим присутствием какие-то знатные гости. Я спрашиваю лорда-гофмейстера, кого мы сегодня принимаем, и он говорит, что к нам едет бывший лорд протектор Эдуард Сеймур, герцог Сомерсет. Он был посажен в Тауэр по обвинению в измене, но сейчас его отпустили, и он возвращается на свое место в Тайном совете.

Однако мы живем в весьма опасные времена.

– Он едет со своим сыном, – зачем-то уточняет лорд-гофмейстер и более того, позволяет себе подмигнуть мне самым возмутительным образом. Можно подумать, я – какая-то легкомысленная девица, которая придет в восторг от подобных известий.

– Ах, как здорово! – восклицает моя беззаботная сестра Катерина.

Я испускаю терпеливый вздох и говорю, что буду читать в спальне, пока не придет пора переодеваться к столу. Может быть, если я закрою дверь между своей спальней и нашими внутренними покоями, Катерина поймет намек и не станет ко мне соваться. Но она намека не поняла.

Не прошло и мгновения, как раздается стук в обитую льном дверь, она открывается, и в проеме показывается ее светловолосая голова:

– Ой. Ты что, читаешь?

Можно подумать, я могла заниматься чем-то другим.

– Именно этим я собиралась заняться, когда закрывала за собой дверь.

Но она невосприимчива к иронии.

– Как думаешь, зачем сюда едет герцог Сомерсет? – спрашивает она, врываясь в мою комнату без всякого приглашения. За ней следом бежит Мария, как будто моя комната – это королевская приемная, куда может попасть всякий, кого пропустит привратник и на ком будет достаточно приличная одежда.

– Ты что, принесла сюда эту ужасную обезьяну? – перебиваю я Катерину, замечая ее на плече сестры.

– Разумеется, – она выглядит удивленной. – Мистер Ноззл везде ходит со мной. Ну, кроме тех случаев, когда я навещаю бедняжку медведя. Он боится медведя.

– Ну, сюда ему нельзя, потому что я не хочу, чтобы он испортил мои бумаги.

– Не будет он ничего портить. Он будет сидеть у меня на коленях. Он очень хороший, Мистер Ноззл.

– Убери его отсюда.

– Не уберу.

– Убери. Я приказываю.

– Ты не можешь мне приказывать.

– Я старшая, и это моя комната…

– А я – самая хорошенькая и пришла навестить тебя из вежливости…

Мы хмуро смотрим друг на дружку, а потом она показывает мне серебряную цепочку, обвивающую ее тощую черную шею.

– Джейн, ну пожалуйста! Я буду крепко его держать, – обещает она.

– Давай я его подержу, – предлагает Мария, и они тут же начинают спорить о том, кто же будет держать обезьяну, которой здесь вообще не место.

– Ах, уходите отсюда все! – с раздражением говорю я. – Обе.

Но вместо того чтобы выполнить мое распоряжение, Катерина поворачивается и усаживает Марию на стул, на котором та сидит как кукла и улыбается мне очаровательной улыбкой.