Калейдоскоп - Даниэла Стил Страница 2

— Рождество что надо, а?

Блондин в ответ тоже улыбнулся. Он выглядел старше Сэма, нои Сэм казался старше своих лет. После Северной Африки и итальянской кампаниивсе они чувствовали себя стариками, а некоторые и внешне напоминали стариков.

— Артур Паттерсон, — чинно представился он. Сэмрассмеялся. В этот момент порыв ветра заставил "их обоих прижаться к стенеокопа.

— Очаровательная страна Италия, как тебе кажется? Явсегда мечтал здесь побывать. Прекрасные возможности для отдыха!

Сэм огляделся, словно кругом были пляжи с бесчисленнымикрасотками в купальных костюмах.

Паттерсон ухмыльнулся и спросил;

— Ты здесь давно?

— По-моему, добрую тысячу лет. Прошлое Рождество яотмечал в Северной Африке. Место — лучше не придумаешь. Нас туда пригласилРоммель.

С благодарностью воспользовавшись предложением Паттерсона,Сэм раскурил свой «бычок» и даже успел два раза хорошо затянуться, прежде чемобжег себе пальцы. Он бы поделился со своим новым другом, если бы оставшиесяполдюйма окурка не затушил дождь. Сэм виновато посмотрел на своего благодетеля:

— Кстати, меня зовут Сэм Уокер.

— Откуда ты?

Он хотел сказать «из Гарварда» — просто из тоски по старымвременам, но это прозвучало бы глупо.

— Из Бостона.

— А я из Нью-Йорка…

Как будто теперь это имело какое-то значение. Ничто теперьне имело значения — это лишь названия несуществующих городов. Реальными же былиПалермо, Сицилия, Салерно, Неаполь и Рим — их конечная цель, до которой надоеще добраться.

Артур Паттерсон поглядел по сторонам, щурясь от ветра идождя:

— Перед всей этой заварухой я был юристом. В любойдругой момент Сэма бы это впечатляло, но теперь кто кем был на гражданке,значило так же мало, как и то, кто где раньше жил.

— А я хотел стать актером.

Он почти ни с кем не делился своей мечтой, уж во всякомслучае не с родителями и не с сестрой. Даже те немногие друзья, кого онпосвятил в свои планы, смеялись над ним. Учителя же считали, что при егоспособностях Сэму следует заниматься чем-то более стоящим. Никто не понимал,что значила для него актерская игра, что он чувствовал, когда ступал на сцену.Магическое движение души помогало ему перевоплощаться, забыть о ненавистных родителях,нелюбимой сестре и всех своих страхах и сомнениях.

Но, похоже, никто не мог его понять, даже в Гарварде.Выпускники университета не становились актерами — они были врачами, юристами,бизнесменами, президентами корпораций и фондов, послами…

Сэм мысленно рассмеялся. Он теперь тоже был чем-то вродепосла, только с ружьем в руке и постоянно примкнутым штыком, чтобы можно быловспарывать животы врагам. Именно это он не раз и делал на протяжении последнегогода.

«Интересно, сколько человек убил Паттерсон?» — подумал он.Но такие вопросы было не принято задавать, надо просто жить со своими мыслями ивоспоминаниями об искаженных лицах и вытаращенных глазах в тот момент, когдавытаскиваешь штык и вытираешь его о землю…

Он взглянул на Паттерсона и подумал: удастся ли им дожить доследующего Рождества?

— Почему тебе захотелось стать актером?

— Что?

Сэма удивил интерес во взгляде парня. Они присели на камень,выступавший из грязи. На дне их окопа вода стояла по щиколотку.

— А… ты об этом… Господи, да я не знаю… Мне просто былоэто интересно.

Но на самом деле все было сложнее, гораздо сложнее. Толькона сцене он чувствовал себя человеком, был силен и уверен в себе. Но он не могэтого объяснить Паттерсону. Смешно делиться мечтами, сидя в рождественскийсочельник в окопе, — Я в Принстоне пел в хоре…

Разговор получался абсурдный. Сэм ухмыльнулся:

— Тебе не кажется, что мы психи? Говорим о хоре итеатре, о Принстоне, сидя в этом чертовом окопе! Мы же можем не дожить доследующей недели, а я рассказываю тебе, что мечтал стать актером…

Ему вдруг захотелось расплакаться. Все это было жутко, нореально, так реально, что можно было попробовать на вкус, потрогать и понюхать.В течение года Сэм чувствовал лишь запах смерти, от которого его уже мутило.Всех их мутило, а генералы тем временем планировали штурм Рима.

Но кого волновал Рим, Неаполь или Палермо? За что онисражались? За свободу Бостона или Сан-Франциско? Там и так была свобода, людиездили на работу, ходили в кино и на танцы и абсолютно не представляли себетого, что происходило здесь.

Сэм покачал головой и грустно посмотрел на высокогосветловолосого Нью-Йоркца. Ему ужасно захотелось домой… все равно к кому… пустьдаже к сестре, которая не написала ни строчки с тех пор, как он отбыл из Бостона.Сэм два раза посылал ей письма, а потом решил, что не стоит понапрасну тратитьвремя.

Мысли о сестре всегда злили его: будучи ребенком, а потомподростком, он чувствовал себя с ней неловко, как, впрочем, и с матерью, и сфлегматичным, неразговорчивым отцом. Он всегда был к ним равнодушен. Теперь же,заговорив с незнакомым парнем, который пел в хоре Принстонского университета,он сразу почувствовал к нему симпатию.

— Где ты учился?

Казалось, что Паттерсон отчаянно цепляется за прошлое, завоспоминания, словно надеясь таким образом вернуться туда. Однако Сэм слишкомхорошо понимал, что от действительности, с ее холодным дождем и грязью окопа,никуда не деться. Он криво усмехнулся, мечтая о сигарете — настоящей, а некаком-то полудюймовом «бычке», и ответил:

— В Гарварде.

Там были настоящие сигареты, когда захочешь — «Лаки Страйк»!Воспоминание об этом ничуть не улучшило его настроения.

Паттерсон удивился:

— И ты собирался стать актером? Сэм пожал плечами:

— Вообще-то я учился на филологическом, по специальностианглийская литература. И стал бы, наверное, школьным учителем и от силыруководителем драмкружка для сопляков.

— Ну, это не так плохо. Я посещал Шкоду святого Павла,у нас там была отличная театральная студия.

Сэм в изумлении уставился на него — Принстон, Школа святогоПавла… Что тут делает этот парень? Что все они тут делают?.. Почему здесьбессмысленно гибнут хорошие американские ребята?

— Ты женат? — вдруг полюбопытствовал Сэм. Он и егособеседник явно были разными людьми, но в то же время у них было кое-что общее.

Артур покачал головой:

— Я был слишком занят карьерой — работал в юридическойфирме в Нью-Йорке. Поступил туда, а через восемь месяцев меня призвали.

Ему было двадцать семь лет, и глаза у него были серьезные ипечальные, у Сэма же — еще светилось в них мальчишеское озорство. Черноволосый,невысокий, широкоплечий Сэм, казалось, обладал энергией, которой не хваталоАртуру. Тот вообще был более сдержан, осторожен, спокоен, что, возможно,объяснялось и его возрастом.