Законы безумия  - Мария Высоцкая Страница 19

Богдан Шелест, я знаю его всего два дня, а уже испытываю настолько противоречивые чувства… он меня дико бесит. Он не может не бесить. Он наглый, самоуверенный и напыщенный индюк, считающий себя лучше других. Стоит только вспомнить, как он смотрел на Пашу, словно тот кусок пенопласта. Грязь под ногтями. Вспоминаю те его насмешливые взгляды, и всяческие капли теплоты к нему пропадают сами собой.

Этот человек переступит через многое и многих, чтобы достичь своих целей. И сейчас его главная цель – стать лучшим в нашем лицее. Он и так успел собрать вокруг себя круг подражателей, и это за каких-то два дня. А что будет дальше? Нам с Сомовый нужно что-то делать. Мы не можем этого так оставить. Я не могу этого так оставить. Я лучшая. Я первая. Я и только я.

Домой возвращаюсь утром следующего дня. Отца нет дома, а значит, завтрака можно избежать. Мама сидит у камина, рассматривая какие-то фотографии. Подхожу ближе.

– Привет.

– О, Герда. Привет. Ты как раз вовремя. Смотри, – протягивает планшет, – ручная работа, лучший ювелир. Какое взять?

Я смотрю на разнообразные колье и не чувствую ничего. Я знаю, что эта покупка – очередная женщина отца. Знаю и никак не реагирую. Мне искренне все равно. Мне даже их не жаль. Не жаль своих родителей. Они так давно воюют, что я успела зачерстветь. Меня больше не трогают подобные выпады. Совсем.

– С изумрудом красивое.

Мама думает пару секунд, но отрицательно качает головой.

– Слишком дешевое.

– Тогда не знаю.

– Как прошла подготовка?

– Отлично. Все напишем на высший бал.

– Похвально, конечно, но, доченька, тебе что, совершенно не хочется погулять… сходить на вечеринку? А не сидеть за книжками в субботний вечер.

– Мне все равно. Меня устраивают мои книжки, – я бы могла рассказать маме, что мне интересны вечеринки, мальчики… но я знаю, что в порыве ссоры с отцом она обязательно выплюнет это ему в лицо, чтобы уколоть и показать, что его опека надо мной не так уж и идеальна.

– У меня в твоем возрасте была куча ухажеров. Мы с Валей постоянно шопились в Европе и устраивали вечеринки…

Пожимаю плечами, потому что мне нечего ответить. Мама откладывает фотки в сторону, осматривая меня с ног до головы.

– Какое ужасное платье. Безвкусица.

– Это ты его купила.

– Ох, у меня была мигрень, видимо. Но ты-то должна была смотреть, что надеваешь.

– Мы выбрали его вместе с Любой.

– Нашла, кого слушать, – домработницу, ну что она может понимать в моде? Тебе обязательно нужно обновить гардероб. В чем ты ходишь вообще, кроме школьной формы? Это же паноптикум какой-то.

– Только ты так отзываешься о моем вкусе.

– Ну, доченька, это же не в обиду. Я мама, и очень хочу сделать как лучше для тебя. Тебе еще жить, вариться в нашем обществе, а с таким выбором в одежде тебя заклюют на первом же выходе в свет.

– Спасибо, – мило улыбаюсь, – я учту.

Поднимаюсь к себе, стаскивая это дурацкое платье.

«Какое ужасное платье. Безвкусица».

«Бл*дское платье».

«В чем ты ходишь вообще, кроме школьной формы? Это же паноптикум какой-то».

В голове бьет набатом эти слова, и я медленно оседаю на пол. Впиваюсь ногтями в ноги до едкой боли. Только бы не заплакать. Щеки пылают огнем, а я сижу, прижимаясь спиной к стене, стараясь выкинуть, выгнать их из головы.

Отец не возвращается к ужину, и я за это ему очень благодарна, потому что могу не выходить из комнаты. Все воскресенье я сижу у себя и смотрю романтические комедии, иногда отвлекаясь на приходящие от Пашки сообщения. Наверное, поэтому утро понедельника кажется мне самым отвратительным на земле. Мне приходится выбраться из своего убежища, надеть красную клетчатую юбку, гольфы, белую футболку и темно-синий пиджак. Завязать волосы в хвост и отправиться в лицей, предварительно прослушав очередную родительскую перепалку за завтраком.

Отец сам отвозит меня в школу. Весь путь мы молчим, он просматривает новости, а я тупо пялюсь в окно. Недавний мороз резко сменился почти плюсовой температурой, в мгновение ока превращая снег в грязевидную кашу.

На парковке Игорь, он же водитель отца, открывает мне дверь. Я уже хочу уйти, но замечаю, как папа вылезает из машины. Останавливаюсь.

– Ты говорила, сегодня сообщат результаты?

– Да, сейчас будет небольшое собрание в актовом зале, с разбором ответов и ошибок.

– Я хочу поприсутствовать, – это не просьба, это утверждение. Отец проходит мимо меня, направляясь к дверям школы.

Я плетусь следом, краем глаза замечая подъехавшую на парковку машину, из которой выходит наш новый завуч, а за ней – Шелест. Замираю, смотря на них во все глаза. Почему они приехали вместе? Они родственники? Но Сомов говорил, что Шелест из детдома? Странно. Догоняю отца, ставя себе галочку поподробнее разузнать про Шелеста.

Папа вальяжно проходит в актовый зал, присаживаясь в первый ряд. Я сажусь рядом, незаинтересованно блуждая взглядом по собравшимся учителям.

Маргарита Владимировна оглашает результаты по списку, и я расслабляюсь. Девяносто пять баллов из ста. Вряд ли кто-то сможет переплюнуть мой результат. Облегченно выдыхаю, чувствуя, как горделиво улыбается отец.

Дальше сижу в телефоне, абсолютно не слушая дальнейшие результаты. Что, как оказываться, очень зря.

– И последний, Богдан Шелест – девяносто восемь баллов.

Я роняю из рук телефон, в шоке смотря на Юсупову.

– У нас новый высший бал. Богдан, поздравляю!

– Новенький дает, – шепчет кто-то позади нас с отцом, – наконец-то кто-то заткнул эту с*ку Гольштейн. А то столько понтов.

Вокруг начинаются перешептывания, и я нервно заламываю пальцы. Отец!

Отец молча сжимает мое запястье, выводя из зала. Протащив меня до двери, он почти выбегает в коридор, резко отпуская мою руку. Его жест небрежен и пропитан каким-то отвращением. Словно я испачкана грязью, и если он вновь до меня дотронется, то не отмоется уже никогда.

– Все знаешь, говоришь?

– Я…

– Ты! Ты… чего ТЫ достигнешь в будущем, если даже не можешь нормально написать какой-то дурацкий тест? – он не повышает голос, нет. Он говорит это монотонно, без всяких эмоций, словно робот. Но я знаю, что такая подача еще страшнее. Эта наивысшая точка его безумия. Сейчас он себя совершенно не контролирует.

– Папа, у меня хороший балл, – зачем-то пытаюсь оправдаться.

– Хороший, Герда, хороший, но не лучший. Ты Гольштейн, к моему сожалению, и ты должна быть впереди всех. Ясно тебе? Ты должна быть первой!

Я стою, склонив голову, и молюсь об одном – только не слезы. Только не они. Всхлипываю, но происходит то, чего я так боялась. Отец жестко сцепляет пальцы на моем подбородке, запрокидывая мою голову наверх. У него злой, холодный взгляд. Он смотрит на мое лицо, подмечая каждую деталь, и от того, что видит на нем, становится еще более агрессивным.