Дочь писателя - Анри Труайя Страница 19

Был четверг, день Академии. Арман стеснялся пойти на набережную Конти из страха заметить вокруг себя намеки и улыбки. В конце концов он решил не бояться того, что скажут люди. Его боевой настрой оказался напрасным. Академики были людьми из приличного общества. Никто не произнес при нем имени ЖВД. К тому же они могли и не знать о коварных намеках Паскаля Ботийеля. Но сплетни такого рода распространяются с ураганной скоростью. Если не все еще знают сегодня, то узнают завтра.

Вернувшись к себе, Арман ощутил, что не может больше молчать. Нарушая запрет, который он сам на себя наложил, он позвонил Санди. Телефон был занят. Он набирал номер снова. Десять раз. И все тот же короткий сигнал пронзал его слух. Арман подумал, что телефон дочери вышел из строя или она сняла трубку, чтобы избавить себя от необходимости отвечать на звонки журналистов. Единственный выход: пойти к ней! Но если ЖВД все еще там, может произойти скандал! И вот тогда Армана осенила блестящая мысль, которая вернула ему бодрость. Как он раньше об этом не подумал? Анжель была в прекрасных отношениях с Мануэлой, португальской горничной Санди. Ей стоило только украдкой зайти к своей подруге, на улицу Висконти, выманить ее из дома и потихоньку выспросить о любовных похождениях хозяйки. Кто лучше Мануэлы мог знать о том, куда зашли отношения Санди и ЖВД? И кто лучше Анжель мог вывести Мануэлу на откровенность в этих вещах? Воодушевленный такой перспективой, Арман направился на кухню, где Анжель готовила картофельное пюре на ужин. Хозяин сообщил ей об ответственной миссии, которую хотел на нее возложить. Такой рискованный замысел поначалу испугал Анжель.

— А что, если мадам Санди об этом узнает? Вы представляете? Такие вещи за ее спиной! Некрасиво получится! Она рассердится на Мануэлу! И уволит ее за… служебный проступок!..

Арман успокоил сомнения горничной, уверив ее в том, что, успешно справившись с этой задачей, она окажет услугу всем и что Санди и он сам найдут способ, как ее отблагодарить. После такого утешения Анжель подавила последние опасения и на следующий день, в девять часов утра, вышла из дома и приступила к действиям. Арман готовился к ее возвращению с нетерпением воздыхателя, поджидающего посредницу, которой поручил свое дело. Увидев ее снова, когда она входила в кабинет в своем старом, измятом макинтоше, с корзинкой в левой руке, с зонтом — в правой, с походной сумкой через плечо, он тотчас же понял, что она потрудилась не напрасно. Увядшее лицо Анжель светилось тайным ликованием.

— Ну, что? — спросил он.

— Мануэла мне все рассказала! Это правда, что пишут в газетах: дела у мадам Санди с месье Жаном-Виктором не ладятся. Они все время ссорятся. Месье Жан-Виктор выходит сам по себе, и мадам Санди тоже. Она даже часто остается дома одна. Они больше не спят вместе. Оказывается, месье Жан-Виктор ночует дома через раз!

Каждая фраза Анжель разжигала негодование Армана и пробуждала в нем сочувствие к несчастью дочери. В то же время он радовался тому, что эта абсурдная связь вот-вот разорвется. Как только Анжель закончила рассказ, Арман попросил ее уточнить некоторые подробности. Как зовут актрису, которая заняла место Санди в сердце ЖВД? Знакома ли Санди со своей соперницей? Возможно ли, что между Санди и ЖВД вышла простая размолвка, из тех, какие часто случаются между влюбленными и заканчиваются трогательным и страстным примирением в постели? Да нет! По словам Анжель, которая лишь повторяла то, что сказала ей Мануэла, соперница Санди по-настоящему прибрала ЖВД к рукам. Это двадцатидвухлетняя актриса, очень развязная, ее зовут Аврора Бюгатти. Сейчас она играет в спектакле по комедии Фейдо ^[21] «В западне», в театре Буфф-Паризьен. Санди никогда с нею не встречалась и даже отказывалась пойти посмотреть ее на сцене. Что же до будущего нашей пары, то все зависит, по словам Анжель, от желания месье Жана-Виктора, который «еще тот донжуан», и от терпения мадам Санди, а она «просто святая». Но даже настоящая святая, говорила она, может не выдержать!

— Вы же понимаете, месье, — поясняла Анжель, — в сердечных делах все может произойти! Люди надоедают друг другу, ругаются, расходятся, собрав чемоданы, дерутся в постели и снова целуются! Может быть, это просто легкое облачко над домом. Глядишь — и завтра месье Жан-Виктор попросит руки у мадам Санди!

Такое предположение испугало Армана, но он ничего не сказал Анжель. Он даже попросил ее через несколько дней снова справиться о новостях с улицы Висконти.

С тех пор каждое утро его прислуга, в новой должности частного детектива, направлялась к Мануэле для пополнения сведений. Под предлогом покупок в ближайших магазинах горничная Санди встречалась с горничной Армана в бистро и шепотом передавала ей последние события конфликта, который вел ее хозяев к разрыву. Незадолго до обеда Анжель входила к хозяину «с докладом» и сообщала о переменах в настроении дочери. Она рассказывала о перипетиях угасающей любви с увлечением читательницы современных романов. Видя ее воодушевление при описании чужих злоключений, Арман вдруг понял, что ничего не знал о ней, хотя та проработала у него уже девять лет. Конечно, ему было известно, по документам и сплетням консьержки, что Анжель — старая дева, что у нее нет детей, что ей под шестьдесят лет и она живет у матери, где-то в двенадцатом округе. Но больше он ничего не знал! Как тоскливо, однообразно, бесплодно ее существование! Могло ли столь ограниченное существо понять, что он, знаменитый романист, ощущал при мысли, что судьба дочери разыгрывается вдали от его глаз, что он бессилен защитить ее от происков профессионального ловеласа? Как бы там ни было, он понимал, как ему повезло, что рядом находится столь преданный человек. Благодаря Анжель у него достаточно средств, чтобы ответить на бесчестные поступки противника. Для очистки совести он решил отблагодарить ее в конце месяца небольшим вознаграждением.

Два дня спустя, по окончании очередного заседания в Академии, пожизненный секретарь давала ежегодный прием в залах Института Франции. Поначалу Арман думал пропустить эту традиционную церемонию — в нынешнем положении он предпочитал не показываться на публике. Но в порыве гордости он поборол неуверенность и пошел с таким чувством, будто принимал вызов. Большинство коллег, их близкие, друзья, журналисты, незнакомые люди толпились у стойки с бокалами в руках. В этой разнородной толпе Арман мог одним взглядом распознать настоящих писателей, преданных читателей, собирателей литературных сплетен и вездесущих зевак, которые ходят на приемы в Академию, как на передвижную выставку. Они идут взглянуть на тот или иной шедевр из тех, что завтра запакуют и увезут в своих ящиках организаторы. Хотя Арман и критиковал этот маленький кружок интеллектуалов, столь жаждущих увидеть академиков во плоти и пощеголять в их обществе, он не мог не признать, что нигде не чувствовал себя так свободно, как в этой обители традиций. Наверное, потому что многие люди, собравшиеся здесь в эту минуту, помнили, благодаря своему возрасту, о былой славе Буазье. Каждый раз, когда Арман переступал порог этого почтенного учреждения, он ощущал себя помолодевшим. Он даже приходил к мысли, что лучший способ остаться молодым — это общаться со стариками. Элен Каррер д'Анкосс с доброжелательным и уверенным видом наблюдала за светским собранием, посреди которого раздавался негромкий женский смех, звенели бокалы, а любители бесплатных угощений жевали в молчании. Прохаживаясь между группами, Арман обменялся незначительными фразами со случайными собеседниками, после чего к нему подошел некий субъект, лицо которого показалось ему знакомым. Когда Арман уже собирался повернуться к нему спиной, субъект произнес, приятно улыбаясь: