Распутник и чопорная красавица - Маргарет Мур Страница 19

— Я так давно мечтала… — с искренней сердечностью начала она, но вовремя вспомнила, что обязана изображать дурочку и что поверенный может оказаться мошенником — как это ни неприятно. Поэтому она расплылась в широкой улыбке и закончила: — Познакомиться с поверенным моего мужа!

— В самом деле? — улыбнулся Макхит. — Признаться, мы, юристы, не привыкли к тому, что нам рады!

Да, это она знала. Аристократы, как правило, презирают юристов, считают их хваткими и жадными шарлатанами — разумеется, до тех пор, пока не понадобится их помощь.

— Правда, я совсем не понимаю, в чем заключаются ваши обязанности, — продолжала она, снова хихикнув. — И все же спасибо вам за то, что вы наняли слуг и подготовили дом к нашему приезду. Наверное, это потребовало много усилий с вашей стороны — вы ведь занимаетесь и другими делами.

— Уверяю вас, это оказалось совсем не трудно, — ответил Макхит с сильным шотландским выговором, одаряя ее белозубой улыбкой.

Эзме решила, что у поверенного с таким красивым лицом, мускулистой фигурой и безупречными манерами нет недостатка в клиентах — а особенно в клиентках.

— Должно быть, ваша работа очень интересная! — воскликнула Эзме, поворачивая разговор к делу. — Утеночек… ой, то есть лорд Дубхейген… знаете ли, совсем ничего не делает.

— Я бы так не сказал, миледи, — посерьезнел Макхит. — Его светлости приходится принимать немало важных решений…

Эзме беззаботно взмахнула рукой и, взяв Макхита под руку, увела его от остальных.

— Но ведь все эти завещания и контракты — такая сложная штука! Скажите, вы сами составляете документы или у Вас есть помощник?

Несмотря на изысканный ужин и отменные вина, чем дольше Куинн сидел в роскошной стойловой, тем больше мрачнел. Всю жизнь он больше любил питаться в простых пабах и тавернах — или один, в дешевых меблированных комнатах в Чипсайде. Он никогда не чувствовал себя в своей тарелке в обществе, где нужно было постоянно помнить об условностях; с детства презирал бессмысленные правила этикета и необходимость подчиняться иерархии. На парадном ужине он словно играл в спектакле, исполняя роль Огастеса и делая вид, будто светские разговоры ему интересны. К сожалению, его поместили справа от хозяйки, по другую руку которой расположился ее престарелый отец, а Эзме усадили напротив, рядом с красавчиком стряпчим — чтоб ему провалиться! Макхит — вылитый Адонис; пожалуй, если облачить его в килт и дать в руки старинный палаш, половина дам в зале тут же упадет в обморок от восхищения. И голос у него низкий, бархатный, как у актера. Маклохлан считал, что Эзме, в отличие от большинства женщин, не слишком падка на мужскую красоту — во всяком случае, его внешность ее не волновала, хотя многие женщины находили его привлекательным. Но теперь она улыбалась Гордону Макхиту с таким видом, словно он — рыцарь на белом коне, который явился спасти ее. Маклохлан внушал себе, что Эзме обрадовалась, потому что Макхит — тоже юрист. А если она вдруг забудет, что должна изображать дурочку? Нельзя возбуждать подозрения Макхита! К счастью, Эзме держалась как надо: болтала о пустяках, хлопала длинными ресницами и без конца улыбалась. Могло быть и хуже, внушал себе Маклохлан, поворачиваясь к хозяйке дома. Пусть Катриона и не так одухотворена, как Эзме, но на нее хотя бы приятно посмотреть.

В самом деле, нетрудно понять, почему Джейми в нее влюбился. Наверное, он до сих пор помнит ее такой, какой она была пять лет назад — молодая, невинная и свежая, как розовый бутон гибкая, податливая… Эзме, наоборот, словно вся состоит из шипов и с самой первой встречи держится с ним властно, как императрица. И одевается все больше в темные платья, которые ей совершенно не идут и полностью скрывают фигуру. И ее всегдашняя простая прическа — туго зачесанные назад волосы — тоже ее не красила, хотя и подчеркивала яркие, умные глаза. К счастью, манеры у Эзме безукоризненные. Она жадно ловит каждое слово Макхита. Интересно, что этот стряпчий думает об Эзме? Очевидно, она ему нравится. Правда, сегодня перед ней не способен устоять ни один нормальный мужчина: волосы убраны по последней моде, глаза скромно опущены, щеки горят от волнения или от жарко натопленного камина… Пожалуй, платье на ней слишком открытое. Куинну очень хотелось заглянуть в ее сияющие, проницательные глаза, выяснить, какого она мнения о своем соседе. И еще больше ему хотелось укрыть ее от похотливых взоров мужчин. Даже он сам не в силах подавить в себе желание, которое вспыхивает в нем всякий раз, как он на нее смотрит.

Когда гости покончили с крем-брюле и фруктами, граф откашлялся и обратился к нему:

— Скажите, Дубхейген, какого вы, мнения об аболиционистах? Вряд ли вы бы обошлись без рабов на вашей плантации сахарного тростника!

Куинн прекрасно знал, как его брат относится к рабству. Огастес часто порицал Куинна, когда тот спорил с ним, и в ответ доказывал, что младший брат ничего не смыслит в делах. К сожалению, графу и остальным гостям наверняка известно мнение Огастеса по данному поводу. Придется сегодня покривить душой.

— Совершенно верно, — ответил Куинн, хотя ему неприятно было даже произносить такие слова. — Те, кто отрицают пользу рабства, — бестолковые тупицы, которые понятия не имеют, сколько трудов приходится положить ради того, чтобы у них на столах появился сахар!

Эзме насупилась, как и Макхит, который не удержался и возразил:

— Милорд, в наш просвещенный век, когда торговля сахаром так прибыльна, безусловно, имеются альтернативы рабству. Можно, например, нанимать рабочих и платить им…

— Мы им платим, — возразил Куинн, повторяя слова брата, которые он прекрасно помнил. — Мы даем им еду, одежду, кров, лечим их от болезней и ран, а также обращаем их в христианство. Им гораздо лучше жить под нашим покровительством, чем прозябать в язычестве в Африке.

— Но ведь они люди, милорд, — возразил Макхит, — а не бессловесные твари, которых можно покупать и перевозить в трюмах, как скот!

— Тогда что вы, как поверенный, думаете о праве графа выгнать арендаторов из своих высокогорных поместий и устроить там пастбища для овец? — спросил Куинн. — Вы считаете, что арендаторы имеют право нарушить закон?

— Законы нужно соблюдать, — ответил Макхит, — и все же, если закон противоречит нравственности, его необходимо изменить. Не сомневаюсь, когда-нибудь отношение к рабству изменится. Рабство — зло. А арендаторы должны по закону получить возмещение ущерба… Когда-нибудь и к женщинам перестанут относиться как к невольницам, и они обретут все законные права и привилегии.

Эзме повернулась к Макхиту с таким видом, словно хотела его поцеловать. И не только поцеловать…

— Еще чего! — буркнул Куинн, не сразу вспомнив, с чего начался спор. — Какие права могут быть у дикарей, крестьян или у женщин? Даже если наделить их правами, они не будут знать, как ими распорядиться, а тем временем наша страна скатится в болото анархии. Посмотрите, что случилось во Франции!

— Неужели вы считаете, что женщины смогут голосовать? — смеясь, осведомился у Макхита еще один джентльмен, словно поверенный удачно пошутил. — Тогда побеждать на выборах смогут только признанные красавцы!