Утро роз - Кара Колтер Страница 19

Рэнд отпустил Челси и грозно взглянул на скорчившегося за камерой фотографа. Неужели болван не может понять, что совсем не к месту здесь, когда Челси должна спасать свою жизнь?

Челси схватила бейсболку и вновь натянула на глаза. Рэнд отъехал от обочины. Очень хотелось взвизгнуть покрышками, но следовало проследить, что предпримет фотограф. В зеркало заднего вида было видно, как тот спешит к собственному средству передвижения.

— Держись крепче, — хмуро предупредил он Челси, посылая машину вперед. Фотограф еще не открыл дверцу, а они уже свернули за угол. Рэнд наугад повернул сначала направо, потом налево.

— Это же надо! В газете в таком виде! — машинально произнесла Челси, но сожалений не ощутила. — И как он только меня узнал?

Если б кто-то смог имитировать роскошь ее волос, ненадолго рассыпавшихся по плечам!..

Как только они добрались до фермы, Челси выпрыгнула из машины и побежала в дом, проигнорировав бедного Бенджамина Франклина, мигом погрузившегося почти в человеческое уныние.

Рэнд только сейчас понял, что утром оставил дверь незапертой. А тут еще фотограф, подобравшийся незаметно… Такие ошибки могли стоить жизни его подопечным. Собственные упущения потрясли Рэнда. Он утратил профессионализм, повел себя как влюбленный школьник! Челси Кинг — своими глазами, волосами и улыбкой без видимых усилий довела его до крайности. Как легко, глядя в ее зеленые с золотом глаза, представлять мир добрым, полным радости и совершенно безопасным.

Между тем эти глаза сами по себе таили опасность. Для него.

Поверженный и ошеломленный, Рэнд вошел в дом как раз вовремя, чтобы услышать, как хлопнула дверь ее спальни. Он быстро проверил дом, заглянув повсюду. Свинья следовала за ним по пятам.

— Бенджамин, — сказал он, — ты отличная сторожевая свинья. Мимо тебя никто не проскользнет, верно?

Теперь надо позвонить, узнать, как идет розыск. Нашли Джонса? Убедились, что отправитель писем — он? А после надо почитать документы в папке. Именно так следует вести себя профессионалу.

Он вспомнил слезы Челси в машине, потрясенное выражение ее лица, когда она слушала историю бездомного. Надо быть бессердечным, чтобы оставить ее сейчас одну.

— Ты и есть бессердечный, — напомнил себе Рэнд. Тем не менее, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал наверх и постучал в дверь.

— Я хочу побыть одна.

Вот вам пожалуйста! Предельно ясно. Только похоже, что она плачет. Рэнд постучал сильнее.

— Уходи!

— Челси, я на минутку.

Не получив ответа, он открыл дверь. Она лежала на постели, яростно вытирая лицо, словно надеясь стереть следы слез. Единственное, что ей удалось, — размазать нарисованные брови, соединив-таки их воедино. Даже не будучи экспертом по переживаниям, Рэнд понял, что лучше не упоминать об этом. Присел на край постели.

— Ну что ты? Переживаешь из-за того парня?

— Вовсе нет! Все потому, что меня заперли на ферме, потому, что я пропустила назначенную вечеринку, а все думают, будто я в больнице!

— Лжешь.

— Откуда ты знаешь?

— Я играл с тобой в покер. Так трудно сказать правду?

— Кто бы говорил, мистер Пожиратель жуков! Конечно, я все тебе должна рассказать, а ты мне — ничего.

Минуту он колебался. А потом разглядел в ее глазах выражение горького одиночества, вроде бы несовместимого с водоворотом жизни, вечно ее кружившим.

— Что бы ты хотела узнать?

— Все.

Он услышал упрямство в ее голосе. И капитуляцию — в своем.

— Ну, может, не совсем все, — испуганно поправилась она.

— Я — постановщик порнографических фильмов, — сказал Рэнд.

Ее глаза широко раскрылись.

— Шучу. — И вдруг он обнаружил, что рассказывает ей о вещах, которые не предполагал рассказывать никому. О том, каково расти в вечных переездах, в разных частях света. О новых школах, о том, как становился все осторожнее в своих привязанностях. О том, как эти переезды вконец измучили его мать и как она покинула их.

Об уроке, усвоенном от отца, — «долг превыше всего», и от матери — «никогда не верь столь расплывчатому понятию, как любовь». Рассказал, как пошел по стопам отца, став военным, и как его выделили за способности к языкам. Рассказал, как его жизнь подчинилась тайне, стала кочевой и непостоянной. Как ему нельзя было впускать в нее других людей.