Любовник богини - Елена Арсеньева Страница 19

Еще не рассвело, когда Реджинальд, полуодетый, ссумасшедшими глазами, ворвался в комнату, где без задних ног храпел Василий(заснуть ему, как обычно, удалось гораздо позднее полуночи!), и сообщил, чтоприбыли посланцы магараджи Такура, чтобы сопроводить белых сагибов к своемуповелителю. Спросонок Василий даже не спросил, что это означает, однако стоилоему выйти на крыльцо, как сердце его упало, а надежда на приятную верховуюпрогулку разбилась вдребезги.

Реджинальд с выражением фальшивого удовольствия уже садилсяна деревянное расписное и раззолоченное кресло под балдахином, яркостьюсоперничавшим с голубым небом, вокруг которого почтительно замерли восемьздоровяков, облаченных в леопардовые шкуры на чреслах и через плечо, вмаленьких золотистых тюрбанах. Василий, зачарованно уставясь на них, даже незаметил, как взгромоздился во второе такое же кресло, и едва успел покрепчесхватиться за поручни, как другие восемь богатырей, наряженные в шкурытигровые, подхватили его седалище и с гиком и криком, непременным спутникоминдусов, пустились бежать со двора по улицам Беназира, все круче забирая наокраину, где дорога сворачивала к горам.

Впереди колыхался голубой зонтик над Реджинальдом. За каждымкреслом бежали по восемь человек переменных носильщиков, а всего, включаяверховых индусов-стражей, было шестьдесят четыре человека: целая армия,способная шугануть любого леопарда или тигра, буде он отважится сунуть нос натропу из глубины джунглей. Вся эта шумная кавалькада не способна была спугнутьтолько бесстрашных родичей царя Ханумана, как называют в Индостане обезьян.

Перескакивая с одной ветки на другую, стрекоча, будтосороки, и делая страшные рожи, они летели средь листвы, словно серые призраки,и, забегая далеко вперед, поджидали путников на поворотах дороги, будтоуказывали им путь. Внезапно один младенец-макашка так и свалился на колениВасилию! Оба, человек и зверь, с одинаковым изумлением, родственным ужасу,какое-то мгновение смотрели друг на друга, однако мамаша младенчика,бесцеремонно перескакивая по плечам носильщиков, тотчас схватила дитя и,прицепив его к своей груди, исчезла в ветвях гигантского баньяна, скорчивВасилию на прощание самую богопротивную гримасу.

Это было наиболее сильным впечатлением трехчасовогопутешествия. Василию иногда чудилось, что его влекут сквозь некие театральныедекорации, так быстро проносились мимо стены джунглей. Миллионы кузнечиковтрещали кругом, наполняя воздух металлическим звуком, напоминавшим гудениегубной гармоники; орали на все голоса птицы; стаи испуганных попугаев металисьс одного дерева на другое; по временам издалека доносилось долгое громоподобноерычание, и тогда Василий против воли покрепче вцеплялся в поручни, ругательскиругая себя за слабость. Это помогало скоротать время… и отвлекало отразмышлений.

Его не оставляло странное ощущение, будто не какие-то тамслуги неведомого магараджи несут его сквозь джунгли, а некие посланцы судьбы.Всегда, всю жизнь Василий Аверинцев делал только то, что хотел, что сам считалнеобходимым для себя — кроме, понятное дело, войны, когда был принужденповиноваться приказам, но он знал тех, кто отдавал эти приказы, осознавал ихмудрость или ошибочность, мог своим поведением ослабить или даже свести на нетоплошность командира и твердо верил, что никакая пуля-дура не долетит до негослучайно, а если он падет на поле боя или в короткой стычке, то лишь потому,что на мгновение ослабит внимание, выпустит вожжи колесницы судьбы из своихрук.

Однако индийские приключения, похоже, грозили превратитьВасилия в настоящего фаталиста! Впервые в жизни он ощутил, что обстоятельствамогут управлять человеком — даже таким отважным и дерзким человеком, какимсчитал себя. Кораблекрушение, а потом это необъяснимое, внезапное появление вБеназире изрядно поколебали устои его самомнения. Со свойственной ему привычкоювсе для себя разумно объяснять и анализировать Василий пытался найти объяснениеслучившемуся, однако в голову лезли суеверные мысли о том, что эта южнаястрана, пожалуй, враждебна ему, северянину, что она имеет над ним страшную,почти колдовскую власть, бороться с которой он не сможет — не стоит и пытаться!Все чудесное, все волшебное, хранимое в тайниках души в детстве и позднеенадежно засыпанное впечатлениями учебы, взрослой, разумной жизни, войны,природной насмешливости, в конце концов, — все это теперь смятенно оживало внем, и Василий изумленно ощущал, что самые глубинные струны его натуры звучат вудивительном ладу с могучей мелодией покорности воле небес, которой, чудилосьему, проникнут был в Индии самый воздух, каждый луч солнца, каждая пылинкалунного света…

Лунный свет! Василий содрогнулся при этих двух словах,внезапно заливших его память целым океаном серебряного сияния, — и едва невылетел из своего кресла, потому что носильщики внезапно резко остановились, анад ухом раздался страшный грохот.

Джунглей уже не было и в помине! Путешественники находилисьу врат дворца, а со стены в честь прибывших стреляли из пушки.

Выбираясь из носилок, Василий едва успел оглядеться исообразить, что он стоит перед широким рвом, за которым поднимаются высоченныекрепостные стены.

Вершины многоярусных башен и вовсе терялись под облаками.Больше разглядывать времени не было: Реджинальд подтолкнул его и зашагал поподъемному мосту, висевшему на таких мощных цепях, что они, чудилось, выдержалибы тяжесть целой армии слонов.

Через мгновение Василий понял, что сия гипербола как нельзяболее точно соответствовала действительности.

Дорога ко дворцу магараджи, которую каждый гость должен былиз почтения к хозяину преодолеть пешком, для начала вела через двор, гденаходилось сто слонов.

Они были привязаны цепями за заднюю ногу к огромным столбам.Все стояли в ряд и лениво переминались с ноги на ногу, отчаянно звеня. Поодаль,за железной решеткой, сидели и лежали семь тигров и пять леопардов.

Один из тигров был редкостной красоты: весь белый!

Ручные леопарды, украшенные чепраками, были привязаны такжеу входа во второй двор. Посредине его высился чудовищных размеров бык,высеченный из цельного куска черной скалы, а у подножия сидел совершенно черныйручной гиббон ростом не более двух футов, с шелковистой шерстью, смышленоймордочкой и руками с длинными пальцами, которыми он то и дело всплескивал, крича:

— Ху-хуу!..