Сильнее обстоятельств - Пенни Джордан Страница 19

Ворд догнал ее у дверей.

– Анна, в чем дело? Я сделал что-то не то?

– Нет, не ты, а я… – пролепетала она сквозь слезы. – Этим утром, на тропинке… та молодая мамаша… Знаешь, я приревновала тебя к ней. Но я ведь не ревнива, и ты… ты только помогал ей. А я думала… чувствовала… На одно мгновение я даже… – И умолкла, стыдясь продолжать. – Я ненавидела ее, Ворд, – наконец быстро закончила она. – Не могла смотреть, как она улыбается тебе и… И как ты смотришь на нее… я хотела…

Ворд остолбенел.

– Уж не это ли вызвало твою головную боль? – осенило его.

Анна виновато улыбнулась.

– Нет, голова уже болела, но это вызвало… боль в сердце, – заставила она себя признаться. – Ворд, в тот момент я была так ревнива…

Ворд тяжело вздохнул – ее откровенность, ее храбрость требуют того же с его стороны.

– Я тоже ревновал тебя… раньше… в садовом центре. Тот, кто стоял с тобой… этот Тим… Он дотронулся до твоей руки, и я… я мог…

– Так вот что, ты ревновал к Тиму, а не сердился, что я задержалась? О, Ворд, Тим просто друг, он счастлив в семейной жизни… – Смех перехватил Анне горло. – Вот уж к кому не стоит ревновать.

– А тебе – к этой бедной молодой маме.

Неожиданно для себя Ворд поднял Анну на руки и бережно прижал к груди, приближая ее залитое слезами лицо к своему.

– Наверно, Ворд, дело в том, что наша любовь еще так нова для нас… мы не совсем уверены друг в друге… Наши чувства еще такие… яркие, страстные… – шептала она и зачарованно наблюдала, как его пальцы нежно коснулись ее щеки, потом губ…

Анна судорожно вздохнула, и Ворд почувствовал ее жаркое дыхание – сигнал, посланный его телу. Она чуть приоткрыла губы и, сжав его палец, очень медленно стала ласкать его языком. Необъяснимое тепло разливалось у него внутри. Опять он поддается, он не должен… А она тем временем, застонав от наслаждения, занялась его другим пальцем.

– Как, ты думаешь, это действует на меня? – отрывисто проговорил он.

– Ммм… не знаю… Почему бы тебе не рассказать мне? – нежно предложила она.

– Пожалуй, попробую… Это немного похоже на… – И неожиданно для себя заскользил языком по ее шее.

Анна сладко вздохнула и закрыла глаза.

– На тебе слишком много всякой одежды… – прошептал он, расстегивая ее рубашку.

– Ммм… а на тебе… а ты…

Ворд плавился от удовольствия, ощущая нежные прикосновения ее губ к его пальцам; а если она проделает то же с другими частями его тела?..

Ралф и она… о, они никогда не экспериментировали с сексом; оба несколько застенчивые, действовали почти официально, любя друг друга. А теперь… о Боже, да она ощущает себя искательницей чувственных приключений, и. это и радует и пугает ее. Нетерпеливо расстегивая пуговицы его рубашки, она уже ни о чем не думала, от него пахнет, как прошлой ночью, – теплым, дивным мужским запахом…

– Ммм… ты такая вкусная… – эхом откликнулся Ворд на ее ощущения, между тем как его губы осторожно изучали мягкие холмики ее груди.

Сколько времени им потребовалось, чтобы освободиться от одежды?.. Никакая сила не остановит ее руки и губы теперь, когда они дотрагиваются до тела Ворда…

Он пытался остановить ее, перехватить инициативу – ему не свойственно быть пассивным наблюдателем. Но она нежно продолжала ласки и наконец прошептала:

– Никогда не пробовала так раньше…

– Откуда ты знаешь… если все еще не можешь вспомнить?

– Просто знаю, и все, – легко ответила Анна.

Он вгляделся в ее глаза – и сразу поверил ей.

Нет ничего искусственного, «профессионального» в ее прикосновениях; он едва мог управлять своим желанием, нежно наблюдая, как она внимательно, любовно исследует его тело.

– Все в тебе… ты весь… прекрасен! – прошептала она, и щеки ее запылали в ответ на его улыбку. – Да, да… это правда… ты прекрасен для меня… – И вдруг стремительно атаковала его: – Скажи, Ворд, ты правда ревновал меня к Тиму?

– Да, – подтвердил он и, не опуская взгляда, прибавил: – Очень.

Анна вздохнула, и вздох ее был полон любви.

– Не стоило, – повторила она. – У меня никогда не было ничего подобного прежде. – И помолчала. – А ты… у тебя…

– Нет, – сразу ответил Ворд. – Моя мать… – Он остановился, сомневаясь.

– Расскажи мне о своей семье, Ворд! – Она теребила упругие темные волоски на его груди.

– Да не так уж много можно рассказать… Ты ведь ни с кем из моих не знакома.

Ему как-то не хотелось это обсуждать, но Анна настаивала:

– Расскажи мне о своем доме. Я видела его?

– Нет, нет…

Ворд приподнял ее и опустил к себе на грудь; приблизил лицо, чтобы поцеловать ее… Может быть, тогда она перестанет спрашивать… Велико искушение, но он не повторит ошибок прошлой ночи. Пальцы Анны продолжали нежно ласкать его, и одна мысль о том, как бережны, прелестны ее пальчики, вызвала у него стон наслаждения.

– Ты такой… большой, Ворд…

Расслабленный, Ворд все же смотрел на Анну с некоторым подозрением; нет, в выражении ее лица ни тени насмешки. Будь в нем хоть капля тщеславия, его подкупил бы взгляд этих глаз.

– А ты… ты несравненная… – И придвинулся к ней.

– О, Ворд… – шептала она, и слезы счастья, радости блестели на ее ресницах, и она, дрожа от охватившей все ее существо страсти, наслаждалась любовью.

– Что?.. Что?.. – Он не понимал, почему она все время произносит его имя.

– Ворд! Я… я просто счастлива… что ты рядом, что ты часть моей жизни, что я встретила тебя, что ты здесь… со мной… как… как сейчас…

Он слушал ее страстные, искренние слова, горячие признания, впивал их, молчал и вдруг произнес неожиданно для самого себя:

– Не больше, чем я.

И сам не поверил тому, что выговорил, – ведь это все равно что признание в любви. Что, черт возьми, он делает, думает, чувствует?..

Вдруг Анна поднялась на постели, явно чем-то встревоженная.

– Что, Анна, что случилось?

– Да я не накормила Мисси и Виттейкера, вот бедные… И баранья нога не готова…

– Оставайся здесь, а я спущусь и все сделаю.

Ворд отсутствовал всего несколько минут и вернулся веселый.

– Что там? – поинтересовалась Анна, как только он взобрался на кровать позади нее. – Почему ты улыбаешься?

– Забудь о бараньей ноге. А Мисси и Виттейкер есть уже не хотят.

– О, они слопали баранью ногу…

– Ну да, устали ждать нас и сами распорядились.

– Но, Ворд, теперь нам нечего есть…