Реквием - Ульяна Соболева Страница 18

Случайности не существует — все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие.

(с) Вольтер

Воспоминания

Полчаса назад я закончил тренировку в спортзале и сейчас, закинув сумку на заднее сидение, нажал на педаль газа и плавно двинулся с места. Запиликал сотовый, и я, убавив громкость на магнитоле, ответил.

— Да, Монгол…

— Граф, ты еще в качалке?

— Нет, вышел уже. А что случилось?

— Заскочи на хату на Королева, есть базар. Не по телефону.

Я нажал отбой и опять прибавил звук. Эта привычка осталась со мной навсегда. Мне всегда нравились скорость, дорога и музыка. Тогда их сочетание дарило ощущение свободы, а со временем — видимого покоя и сосредоточенности, когда нужно прогнать из головы лишние мысли.

Подъехав к перекрестку, свернул в переулок. На Королева находилась одна из квартир, в которой собиралась наши. Перешагнув порог, кивнул парням, сказав позвать Монгола. Какого черта ему понадобилось, понятия не имел, но задерживаться здесь я не собирался, так как были встречи поважнее. Весь этот фестиваль из сигаретного дыма, шума, блатных разговоров, разборок и драк, которые чаще всего разбавляли женский хохот и море алкоголя, сейчас меня не интересовал. Каждый из тех, кто находился здесь, сегодня-завтра закончит свою жизнь в канаве или на помойке с простреленной башкой: пушечное мясо, которое живет иллюзией ширпотребных боевиков. Пусть недолго, но красиво…

Я же давно осознал ценность холодного расчета и не затуманенного никакой дрянью рассудка. Расслабляться можно только там, где чувствуешь себя в безопасности, а это понятие уже стало относительным. Как и доверие.

Если бы я прошел вглубь, то так и не услышал бы за соседней дверью низкий смех, который прерывался звуками ударов. Здесь таким мало кого удивишь — чего можно ожидать от сборища молодых пацанов, которым подарили иллюзию, что они решают важные вопросы, выдали оружие и приправили все это травкой или выпивкой. В любой другой момент я бы даже не обратил на это внимания, но в тот раз я почему-то не мог просто развернуться и уйти. И спустя время понял, в чем была причина… Что стало тогда зацепкой. Это плач. Не стон, не крик, и не ругательства, а именно плач — надрывный и надсадный, так воют в отчаянии те, кто теряет последнюю надежду.

Так не могут вести себя ни отморозки, с которыми я имел дело, ни шлюхи, которые обычно здесь ошивались. Последние или, отрабатывая, имитировали дикие вопли страсти, или же молча терпели. Внутри, где-то очень глубоко, больно кольнуло. Такой плач я слышал много лет назад.

— Что за херня там происходит, Монгол?

— Вован и Добер решили отыметь какую-то девку. А ты что, хочешь присоединиться? Вроде не по этим делам. Или Графам тоже хочется грязной любви, а?

Я схватил его за ворот куртки, и, дернув на себя, проорал в лицо:

— Следи, бл***, за базаром, придурок. Все мозги уже про***али… — отшвырнул его от себя, впечатав в стену, и выбил ногой дверь.

В глаза ударил свет, который заставил вначале резко зажмуриться. Через несколько секунд я, окинув взглядом комнату, заметил на полу женскую сумку с разорванным ремешком, из которой рассыпались какие-то безделушки, перевернутую прикроватную тумбочку, пару пустых бутылок и скомканное пальто, которое свисало со спинки железной кровати. На заляпанном матрасе лежала девушка. Очень хрупкая, запястья настолько тонкие, что Добер удерживал их пальцами одной руки. Пряди светлых, мокрых от слез волос прилипли к юному, по-детски наивному лицу. Совсем девчонка. Не из тех, кто приходят сюда, чтоб отрываться. Мне хватило всего секунды, чтобы понять это. Вместо сотни слов — ее взгляд. В нем читалось то самое недоумение вперемешку с ужасом, когда ты не осознаешь и не веришь, что все это происходит на самом деле. Кажется, что это чья-то злая и жестокая шутка, что сейчас, в одно мгновение, ты просто проснешься, и все окажется ночным кошмаром. Белую кожу ярким контрастом оттеняли синяки и ссадины, из носа струйкой стекала кровь, а глаза… они были настолько опухшими от слез, что, казалось, ей больно даже от того, что она пытается изредка их открывать.

Вован — бритоголовый низкорослый отморозок, его сломанные уши и шрамы, которые прорезали всю голову и лицо, вызывали отвращения даже у пацанов — цепко держал ее ноги коленями. Он резко рванул юбку вверх, задирая ее на талию, причмокивая и скалясь в довольной ухмылке:

— Добер, а Черт нам круто подсуетил, товар уже распакованным доставил, хотя я бы и сам кайфанул и порвал на ней все… — с этими словами он резко раздвинул ей колени и провел пальцами по внутренней стороне бедра, — ну что, сучка, пришило время развлечься…

Она дернулась, выгибая спину, пытаясь свести ноги и, вырвав связанные запястья из руки Добера, инстинктивно прижала их к обнаженной груди. Сотрясаясь от рыданий, проваливаясь в панику и, задыхаясь от слез, начала умолять:

— Пожалуйста, не надо, я умоляю вас, не надо, только не это…

— Добер, ты слышишь, как эта сука скулит, — скрипучий голос Вована резанул по ушам, — нам понравится… Детка, мы будем нежными, расслабься и получай удовольствие…

— Пожалуйста, отпустите меня, я клянусь, что никому ничего не расскажу.