Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова Страница 18

Холостяцкая жизнь оборвалась в одночасье, без всяких причин, просто истекло время. Три года назад Ипатов женился на взрослой женщине с амбициями, которая нашла его, раскопала, как археолог ценнейший артефакт, и теперь нежно дула на него и гладила кисточкой.

Своё мнение о Тоне, так звали жену Ипатова, Янович затаил в самой глубине души. Он лишь хлопнул друга по плечу и сказал с разящей категоричностью: «Дома ты муж, а на работе — замдиректора. Никаких баб на корабле». Александр смолчал и опустил голову. Первая кошка, маленькая и злая, пробежала между ними и затаилась на супружеском ложе Ипатовых.

Но по-прежнему они вместе, два друга, они держали и держат на цепи алкогольного зверя, алчущего супругу Яновича. Иногда зверь срывается и терзает помеченную жертву. С годами обуздать его становится всё труднее, а убить, кажется, уже вовсе невозможно.

Так повелось — из запоев Полину вытягивал деверь Александра Ильича, нарколог Георгиев. До рождения Миши такую процедуру проводили раз или два, в спальне Яновичей. Ничего настораживающего — капельница и два укола. Полина спала, врач пил кофе и беседовал за жизнь.

Но была и настоящая буря, она грянула, когда Снежане стукнуло десять. Её мать любила шик, поэтому праздник устроили в Москве. На торжества были званы лучшие друзья: Александр Ильич, Санька Гацко и партнёры по бизнесу из златоглавой. Осторожный Ипатов ехать не хотел, но согласился по простой привычке во всём следовать за шефом. В ту пору Александр Ильич ещё не был связан узами брака и даже не помышлял об этом, поэтому отношения с дамами поддерживал хоть и сердечные, но ничего серьёзного не предполагающие. И чтобы ни стать жертвой случайной связи, он отправился в поездку с надёжной подругой, правда возраста ягодки.

А Санька Гацко, самый весёлый и влюблённый из тройки основателей крупнейшей в стране компании по переработке цветных металлов, хоть и был семьянином лет с двадцати, но жену на праздник не взял, сохраняя её душевный покой. Жена хозяина до смерти ненавидела его Любу, по любому поводу смеялась над ней и рассказывала небылицы, чтобы ещё раз «поржать». Найти даму для сопровождения не так просто, как может показаться на первый взгляд, вот и отправился Санька к хозяину раскрученной турфирмы Косте Задорожному, который был обязан своим процветанием генеральному директору «Икара». Тот представил Гацко особенных сотрудниц, с маслеными глазами и худыми коленями. Эти таинственные девушки были незаменимыми в условиях дикого капитализма и сопровождали только индивидуальные туры. У Саньки разбежались глаза, но в результате он выбрал самую маленькую, чтобы знала своё место и смотрела на хозяина снизу вверх.

Наконец разношёрстная команда выехала в столицу бывшей советской империи. Празднество началось ещё до проверки проездных документов. Шампанское, коньяк и валюта текли рекой пять дней. Мама именинницы меняла наряды и произносила тосты, «ягодка» не отставала, а особенная сотрудница клянчила у Саньки подарки. Сильная половина коллектива руководила культурной программой, которая начиналась и заканчивалась кабацким застольем. А вот имениннице на этом празднике места не нашлось. Снежана гуляла с ней по Москве с домработницей папиных друзей, с которой подружилась и которая пекла ей блинчики и пирожки. С родителями девочка виделась раз в день, когда весёлый хмельной клубок закатывался в московскую квартиру, чтобы принять душ. Отец, завёрнутый в банный халат, совал ей пачку денег и обещал завтра уж точно пойти в зоопарк, целовал, после совал пачку денег домработнице и исчезал в гардеробном шкафу. Но в зоопарк Снежана всё-таки попала. В день отъезда клубок покатился по магазинам, а отец вновь обрёл дочь, которая сразу простила ему проваленный день рождения.

На перроне праздник Янович свернул: Саньку встряхнул, а на жену гаркнул. Торбу с виски и шампанским он недрогнувшей рукою отправил в мусорный бак. Гости скисли, и только Ипатов улыбался и одобрял: «А ведь и правда, ребята, правда…»

В купе на столике лежали уже только телефоны и записные книжки. Янович водил глазами и ручкой по исписанным страницам, каждую минуту называя какую-то цифру или показатель. Александр Ильич, напрягая глаза, следил за шефом и поглядывал в свой невзрачный блокнот. На лбу у него, как на головке сыра, выступила испарина, очки сползли к переносице, а кадык время от времени нервно дёргался. Санька, подперев стену, сидел на полке около Александра, глотал тёплую минералку и кривил губы от её мыльного вкуса. Иногда он смотрел в окно, с тоской вспоминая изъятую торбу, или в потолок, представляя, что это зеркальный потолок казино.

На верхней полке в обнимку с мохнатым белым зайцем спала отдохнувшая Снежана. Зайца и несколько коробок с куклами купил сегодня, в день отправления, раскаявшийся отец. То и дело в купе забегала переодетая для сна Полина. Она поправляла одеяло, которое укрывало дочь, и шарила тревожными глазами по барсеткам, по сброшенной одежде, по куртке мужа, подвешенной на плечиках рядом с полкой Снежаны. Десятый визит Полины остался уже незамеченным…

Первым беду почуял Янович. До прибытия поезда оставалось около двух часов, когда Валерий подскочил на своей незастеленной полке и, взглянув на спящую дочь, бросился в соседнее дамское купе.

Из приоткрытой двери ударил в нос запашок дешёвой водки. По полу перекатывалась бутылка из-под сидра, пустая, а на столике как бесноватые дрожали стаканы с недопитой красноватой жидкостью. Полины в купе не оказалось. Спиной к вошедшему на голом матрасе корчилась временная любовь Саньки, а наверху похрапывала «ягодка». Со второй попытки в тонкой книжице, брошенной на полке жены, Янович узнал свой бумажник и стиснул зубы до боли.

Поезд набирал скорость, за окном проносились дома, и леса, и всё, что стоит на земле, а в неподвижной серости облаков небо скрывало от пассажиров вечность.

III

Миша потянул руки к любимой сестре, но та обхватила голову и не смотрит на него. Обида сдавила Снежане виски. Как будто она вернулась в детство, как будто опять день рождения, она проснулась в поезде, на верхней полке, а родителей нет, — и страх пробирает до костей.

Как же холодно было в то утро в грохочущем вагоне. Снежану разбудила женщина-ягодка. На полке Саньки Гацко, отвернувшись к окну, с глазами полными слёз, сидела его временная подруга. Распухшие губы и щёку она прикрыла белым носовым платком, которым весь вчерашний день Ипатов промокал свою лысину.

Снежана захныкала и позвала папу, а женщина-ягодка потянула её в туалет. Снежане были омерзительны чужие руки, снующие по пуговицам на её кофте и затягивающие шнурки на её кроссовках, новых, из «Детского мира» Москвы.

Пороху добавила проводница, высокая женщина с обиженным лицом и яркими, как огонь, губами. Она ввалилась без стука, по-хозяйски плюхнулась на полку рядом с девушкой Гацко и, окинув взглядом купе, выдала:

— Это ж надо! Таким уродинам, алкоголичкам — и мужья, и деньги. И дети. Девочка — вон какая красивенькая! Принцесса. А нормальным бабам, — проводница бросила на столик сложенные вдвое билеты, — дети только, в лучшем случае.

На прощанье хозяйка вагона так хлопнула дверью, что пассажирки подпрыгнули.