Все для тебя - Лидия Лукьяненко Страница 18

Наташу это не огорчало, ей и без того было интересно. Нет, она не была мужененавистницей. Кое-какой любовный опыт у нее имелся, но это и был чистый опыт. Они обсуждали с Ксюшей очередную проказу с новым поклонником и проводили своеобразный эксперимент. Если у одной из них появлялся вздыхатель и он почему-то казался им привлекательным, они приступали к действию. Разыгрывался самый настоящий любовный роман. Сценарий тщательно продумывался, одна была режиссером, другая — актрисой. Роман каждый раз был новым — то страстным, то романтичным, то со слезами и клятвами, то с томной грустью. Его следовало довести до кульминации и завершить неожиданным пируэтом. Кульминацией считалось предложение руки и сердца, на худой конец — объяснение в любви. Для завершения годилась любая ссора — на почве ревности, из-за якобы вернувшегося возлюбленного, да мало ли отчего еще. Это как в литературе: завязка, развитие действия, кульминация, развязка. У кого получалось лучше, тот и был удостоен высочайшей похвалы режиссера. А второй актер… был отставлен за ненадобностью.

Так они забавлялись. Наташе и в голову не приходило, что она делает людям больно. Подумаешь! Ну, целовалась она с Вадиком, так что же, замуж теперь за него выходить? Кстати, и целоваться с ним было противно, просто нужно же было довести дело до кульминации, а то вялый партнер какой-то попался.

Вон Ванечка только за право взять ее за руку мог что угодно сделать. Правда, и проколы случались: Денис, тот что с третьего курса, чуть было не изнасиловал Ксюшу, так распалился. Зато кульминация какая получилась — высший накал страстей! Ксюша на подоконнике, окно пятого этажа распахнуто: «Как ты мог, ты меня не уважаешь, я не хочу жить!» Слезы и сопли! Он на коленях: «Прости! Люблю! Женюсь!» — «Нет! Теперь между нами ничего не может быть! Ты все испортил».

Ксюша потом две недели рисовала себе синяки под глазами якобы от бессонных ночей. В спектакль были втянуты все окружающие — одногруппники и даже преподаватели. «Что с Ксенией?» — «У нее роман с Сидоренко»…

Все сочувствовали и хотели помочь бедной влюбленной девушке, а они с Наташкой у себя в комнате смеялись до одурения. Несчастный Сидоренко пришел с обручальными кольцами. Наташка впихнула Ксюшу в шкаф, где та, согнувшись в три погибели, два часа слушала душевные излияния пьяного возлюбленного. После его ухода они, как всегда, поиронизировали насчет мужской доверчивости, хотя Наташе стало жалко Сидоренко, и она впервые заметила подруге, что их эксперименты не так уж безобидны.

А Денис страдал по-настоящему, даже запил с тоски. Его исключили из института, и дальнейшая судьба парня была им неизвестна. Вскоре после этого они прекратили свои жестокие опыты. Наташа по-прежнему жила насыщенной общественной жизнью, а Ксюша попалась в собственную же ловушку. Отлились кошке мышкины слезы. Вспомнился ей бедный Сидоренко.

Ксюша влюбилась. Да так, как ни в одном сценарии не придумаешь. Синяки рисовать не пришлось. Похудела, стала как тень, а избранник ее даже не замечал. Никакие уловки не помогали. Их ценный опыт, стоивший стольких горьких слез отправленным в отставку поклонникам, самой Ксюше не пригодился. Их курс как раз отправили на сельскохозяйственные работы в колхоз, и Ксюша решилась на все. Но и это не привело к желанному результату — пару ночей любви ни к чему не обязывали парня. Вернувшись осенью в институт, он прекратил всякие отношения с Ксюшей и за глаза посмеивался над ее любовью. Ее же переживаний никто не воспринял всерьез, кроме Наташи. Ну, умирала она год назад по Сидоренко, решили окружающие, а через месяц ходила веселая, как ни в чем не бывало. И эта любовь пройдет. В общем, Ксюша оказалась в шкуре того лживого пастушка, который кричал: «Волки, волки!» Но это и к лучшему — жалости к себе она бы не вынесла.

Эта несчастная любовь была для Ксюши потрясением, в течение многих месяцев она не выходила из депрессии. Наташа жалела подругу и хотела поддержать, даже попыталась подтрунивать над ее переживаниями, как раньше делала сама Ксюша. Но та в ответ так глянула на нее, что шутливые слова замерли у Наташи на устах.

— Знаешь, Наташка, — сказала Ксюша, глядя перед собой в пространство, — какие же мы с тобой дуры! Дуры и гадины! Разве можно было так!

— Ну что ты? Мы ведь не со зла. Мы просто играли. Ты сама говорила: любовь — это игра, флирт — это развлечение.

— Может быть, так иногда и было. Но вспомни Сидоренко. Где он сейчас?

— Не знаю. Может, в армию забрали…

— Если бы не я, он бы сейчас вместе с нами институт заканчивал, а так пошлют в Афган и убьют там. И его смерть останется на моей совести.

— Перестань, Ксюша. Он тоже хорош! Что бы он сделал, не влезь ты на подоконник? Забыла?

— А ты помнишь, что было в нашем сценарии? «Дорогой, любимый, единственный» со слезами на глазах! Довели парня. Правильно бы сделал. Так мне и надо. Господи! Бедный Денис! Нашла бы его, в ноги бы кинулась, чтобы простил. — И Ксюша захлебнулась рыданиями.

Время примирило ее с жизнью, но подруги запомнили навсегда, что нельзя смеяться над любовью. Наташа иногда со страхом думала, что Ксюша расплатилась за свои грехи. Неужели и ее ждет наказание?

После института она получила распределение не в родной город, а в столицу, что считалось большой удачей. Город разрастался, захватывал пригород, учителей в школах не хватало, и стали брать иногородних. Более того, ей, как молодому специалисту, посчастливилось почти сразу стать на учет на получение жилья. А пока она снимала комнату у пожилой одинокой женщины, опрятной и спокойной. Плата была умеренная для неплохой в те годы зарплаты учителя, так что и одеться, и на нехитрые развлечения Наташе хватало.

Работа ей нравилась. Сразу же ей поручили руководство седьмым классом. Не такие уж маленькие детки, если тебе только-только стукнуло двадцать. Тогда еще учились десять лет, и семиклассникам было по тринадцать, а то и по четырнадцать лет! Некоторые мальчишки были уже выше ее. Говорят, что это трудный возраст. Но Наташа легко находила с ними общий язык. Даже самые отпетые хулиганы относились к ней с симпатией. Она умела быть строгой, но тактичной, не подавляла своим авторитетом и не пугала плохими оценками. Можно сказать, что в то время она со всей страстностью отдалась профессии. В ее жизни не было ничего, кроме школы. Старые друзья разлетелись, новые еще не успели появиться. Родители были далеко, а мужчины… мужчины по-прежнему не занимали в ее жизни никакого места. Она понимала, что сейчас, возможно, самое время позаботиться о будущей семейной жизни, но ей почему-то не хотелось даже думать об этом.

Общаться с девочками ей было труднее, чем с мальчишками. Девочки не воспринимали ее как педагога, но с неизменным интересом обсуждали ее манеру одеваться, прическу и поведение. Надо сказать, что и у нее большинство акселераток семиклассниц не вызывали симпатии, разве что некоторые — спокойные и послушные. Но вращаться в этой бурлящей школьной среде, с ее проблемами, вечерами, экскурсиями, ей было безумно интересно.

Из всех мальчишек своего класса Наташа в первый же день выделила двоих — Диму Стеблова и Сережу Аистова. Дима был высокий худой круглолицый и смешливый паренек. Острый на язык, сообразительный, но, как все слишком живые дети, учившийся средне и без особого старания. Он охотно помогал Наташе. Страшный лентяй, Дима мог вымыть полы в классе, если оказывалось, что дежурные забыли это сделать. Мог и приструнить одноклассников, когда видел, что кто-то слишком донимает Наташу. Она знала, что за глаза все ученики называют ее просто Наташей, но не обижалась. Слава богу, что прозвище не придумали, а то осталась бы на всю жизнь какой-нибудь Жабой или еще кем похуже. Все знали, что Стеблов — ее рыцарь, и он гордо нес это звание, совершенно не стесняясь. Это была та симпатия ученика к учителю, которая никому не мешает, а только вызывает улыбку и легкую зависть у коллег.