Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре Страница 18

На следующее утро Рамон проснулся от гомона детей, игравших на воздухе. Он лежал, лениво уставившись на ставни и тонкие стрелы света, проникшие сквозь зазоры в панелях. Он вновь подумал об Эстелле, и эта мысль заставила его с энтузиазмом выскочить из постели и распахнуть окно. С террасы доносился возбужденный голос Эстеллы и спокойная снисходительная речь его матери. Он натянул на себя шорты и рубашку и с босыми ногами вышел в залитый солнцем коридор. Заметив, что большая часть семьи сосредоточилась вне дома, он направился в кухню, надеясь застать служанку там. Однако ему пришлось испытать разочарование: кухня оказалась пуста. Правда, Эстела уже побывала здесь, поскольку на столе лежал хлеб, а овощи кучками были разложены на рабочей доске. Он ощутил знакомый аромат роз, смешанный с чем-то, что было свойственно только ей. Подобно зверю, выслеживающему добычу, он нюхал воздух, раздувая ноздри. Он ждал, но она не появилась. Разочарованный, он прошел в гостиную, сопровождаемый ее запахом, который стал усиливаться, что свидетельствовало о ее приближении. Его сердце забилось сильнее, подстегиваемое возбуждением охоты.

— Буэнос диас, сеньор Рамон, — раздался голос позади него. Он повернулся и обнаружил ее наклонившейся, чтобы сменить пластинку. Скользнув взглядом по ее обнажившемуся бедру и плавной линии лодыжки, он испытал непреодолимое желание подойти и прикоснуться к ней.

— Буэнос диас, Эстелла, — ответил он и обнаружил, что при упоминании ее имени щеки девушки залились густым румянцем. Он улыбался ей до тех пор, пока давление его взгляда не заставило ее отвернуться. Дрожащей рукой она поставила иглу на вращающуюся пластинку граммофона. Комнату заполнил голос Кэта Стивенса. — Ты танцуешь, Эстелла? — игриво спросил он. Она стояла и ошеломленно смотрела на него.

— Нет, сеньор, — наконец вымолвила служанка, нервно моргая длинными ресницами.

— А вот я люблю танцевать, — сообщил он, покачиваясь в такт музыке и той легкости на сердце, которая заставляла его двигаться. Эстелла улыбнулась. Когда она улыбается, ее круглое лицо словно оживает, подумал он. Ее зубы казались особенно белоснежно-жемчужными и блестящими на фоне молочно-шоколадного цвета кожи. Шелковистые черные волосы были гладко зачесаны назад и заплетены в тугую широкую косу, свисавшую почти до пояса. Нетвердой рукой она убрала крошечный завиток, выбившийся из-за маленького ушка. Рамон следил за каждым ее движением. Она ощутила на себе его пристальный взгляд и вот уже в который раз густо покраснела. — Тебе здесь нравится? — спросил он, пытаясь вовлечь ее в разговор.

— Да, дон Рамон.

— Мама говорила, что ты очень хорошо работаешь.

— Благодарю вас, — сказала она и снова улыбнулась.

Внезапно он почувствовал, что обезоружен очарованием ее улыбчивого лица.

— Ты выглядишь просто превосходно, когда улыбаешься, — неожиданно произнес он. Она интуитивно почувствовала в его словах желание и нервно пожала плечами, поскольку знала, что не сможет скрыть собственных чувств.

— Грасиас, дон Рамон, — хрипло выдавила она из себя, опуская свои лихорадочно блестевшие глаза.

— Это ты разбросала лаванду и поставила цветы в моей комнате?

— Да, сеньор, — ответила она, едва дыша, загипнотизированная его обаятельной напористостью. Он был настолько близко, что она чувствовала его запах.

— Они очень милые. Спасибо тебе. — Он смотрел на нее, размышляя, уйти ему сейчас или остаться, отчетливо понимая, что ей пора возвращаться в кухню, но она не в силах заставить себя это сделать. Эстелла судорожно провела языком по своим пересохшим губам. Он подошел еще ближе. Она затаила дыхание и удивленными глазами смотрела, как он внимательно изучает ее лицо.

— Ты находишь меня привлекательным, разве не так? — тихо сказал он, ощущая сквозь хлопок униформы запах ее пота.

— Я нахожу вас привлекательным, дон Рамон, — прошептала она и сглотнула слюну.

— Я хочу поцеловать тебя, Эстелла. Я очень хочу тебя поцеловать, — произнес он, приближаясь к ней почти вплотную. Шум прибоя почти перекрыл голоса, доносившиеся с террасы. Остались только они с Эстеллой и меланхолическая мелодия пластинки Кэта Стивенса, который пел: «О бэби, бэби, этот мир такой безумный».

— Папа, а скоро мы пойдем на берег? — спросила Федерика, вбегая в гостиную и довольная тем, что отец уже проснулся и оделся. Рамон застыл на месте, а Эстелла с грациозностью пантеры развернулась и нырнула в спасительную прохладу кухни, где наклонилась над столом и уставилась в свою поваренную книгу. Ее сердце бешено колотилось, как крылья испуганной птицы, а ноги дрожали до такой степени, что ей пришлось облокотиться на стол. Она ощущала, как пот стекает по ее спине и между грудями. Служанку возбуждало осознание того, что хозяин тоже ее хочет, но одновременно сковывал страх, потому что она отдавала себе отчет, что не должна спать с женатым мужчиной, жена и дети которого находятся в том же доме. Она понимала, что из-за своей необузданной страсти может потерять работу, как понимала и то, что с его стороны это всего лишь легкое увлечение, спортивный интерес, который подталкивает его заняться с ней любовью, а затем оставить ее и вернуться в супружескую постель. Тем не менее Эстеллу это совершенно не смущало. Одну ночь, Господи, дай мне только одну ночь, и я больше никогда не буду вести себя недостойно. Она уже ничего не могла с собой поделать и была не в силах сопротивляться своему безумному желанию. Склонившись над столом, она стала яростно резать овощи, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы.

Рамон нерешительно последовал за дочерью на террасу и присел у стола, радуясь возможности скрыть возбуждение, от которого трещали его шорты. Он налил себе кофе и намазал маслом кусок хлеба. Элен сидела на другом конце террасы с его матерью и Хэлом. Она выглядела более счастливой и спокойной, но Рамона это уже совершенно не интересовало. Он мог сейчас думать только об Эстелле и о том, каким образом следует все организовать, чтобы заняться с ней любовью.

Федерика сидела возле него на стуле, нетерпеливо болтая ногами в воздухе. Она положила шкатулку на стол перед собой и постоянно открывала, закрывала, поворачивала и наклоняла ее, но Рамон был слишком погружен в свои мысли, чтобы уделить ей должное внимание.

— Доброе утро, сын, — сказал Игнасио, появляясь в своей неизменной панаме, просторных брюках цвета слоновой кости и небесно-голубой рубашке с короткими рукавами. — Я думаю, что сегодня мы можем отправиться в Запаллар и пообедать там, а потом съездить в Папудо. Я знаю здесь кое-кого, кто хочет покататься на пони, — добавил он и хмыкнул, когда Федерика соскочила со стула и бросилась к нему.