Дороже титулов и злата - Полина Федорова Страница 18

«Выстрелю ему в плечо, — решил Тауберг, — с левой руки стрелять он не может, промахнется наверняка. А потом отвезу его в лечебницу, сбагрю с рук, пусть там им занимаются. И чем дольше, тем лучше…»

Антоан с поднятым пистолетом двинулся на противника. Когда он дошел до прута, Тауберг уже стоял у воткнутой в землю сабли и целился Голицыну то ли в плечо, то ли в грудь.

«На хрена мне все это надо?» — подумалось вдруг Антоану, словно некая его часть отделилась от него и взглянула на происходящее со стороны. Верно, часть эта принадлежала Мечиславу Феллициановичу, потому как следующей мыслью была такая:

«Ежели он выстрелит и промажет, не буду стрелять».

Прозвучавший выстрел невольно заставил Антоана вздрогнуть. Однако голубоватое облачко от выстрела вылетело не со стороны подполковника, а откуда-то сбоку, из зарослей орешника. Тауберг удивленно скосил глаза в сторону и опустил пистолет, кажется, даже с облегчением.

— Эт-то еще что, черт подери, — буркнул он для вида, понимая уже, что никакой дуэли не будет. Голицын тоже опустил пистолет и смотрел в сторону зарослей орешника. Не сговариваясь, они пошли к месту, откуда раздался выстрел и вылетело пороховое облачко.

— Вон, кровь, — произнес Иван, когда они прошли на выстрел через густые заросли орешника. Шедший позади Голицын тоже увидел на траве кровавое пятно. От пятна шла полоса примятой травы.

— Уполз, — констатировал Антоан.

— Далеко не уползет с такой раной. Здесь где-нибудь притаился.

Они пошли по примятой траве, местами пятнеющей алым цветом, будто совсем недавно протопал здесь пьяный маляр, разбрызгав из своего ведерка красную краску. Голицын шел следом, изредка поглядывая на обтянутую мундиром крепкую спину Тауберга. Когда он пригибался, дабы нырнуть под лапы веток, под мундиром явственно вырисовывались бугры мышц.

«Мужлан», — подумалось князю. Правда, как ни странно, без ненависти.

— Вот он, — произнес военный и остановился. Антон Николаевич выглянул из-за его плеча и увидел полулежащего на земле человека, прислонившегося спиной к стволу березы. Одной рукой раненый опирался на землю, а другой держался за грудь, и меж пальцами его ладони струилась кровь.

— Кто это вас так? — быстро спросил Иван.

Раненый поднял взгляд, оглядел мундир Тауберга, его эполеты и, наконец, встретился с ним взглядом.

— Подполковник, — с облегчением, как показалось Голицыну, произнес он. — Я…

Далее Антоан ничего не расслышал. Верно, не разобрал, что сказал раненый, и Тауберг. Близко наклонившись к нему, он попросил:

— Повторите, пожалуйста.

— …Экспедиции секретных дел… агент, — услышал Голицын хриплый шепот раненого. — У них бумаги государственной важности… Надо сообщить… Стрелял Джозеф…

— Джозеф? Англичанин? — наклонился к раненому Голицын и буквально почувствовал на себе тревожный взгляд своего недавнего противника.

— А вы-то откуда про то знаете? — быстро спросил он.

— Я… прогуливался тут недавно и случайно услышал разговор двух англичан, — небрежно ответил Антоан. — Они нашли какую-то шкатулку с письмами императора Павла к Емельке Пуга…

— Ясно, — оборвал его Тауберг. — Давайте-ка отнесем раненого к коляске. Его надо срочно отвезти в лечебницу. Беритесь за…

— Погодите, погодите, — прохрипел тот. — Завтра у них писем этих может уже не быть. Надо, — он закашлялся, и на его губах выступила розовая пена, — изъять у них письма. Сегодня.

Подполковник на секунду задумался, потом посмотрел на князя. Долго и испытующе.

— Можете на меня рассчитывать, — ответил Антоан, правильно поняв его взгляд. — Я помогу вам. Собственно, здесь, в Саратове, мне более заняться не чем…

Иван молча кивнул и приподнял раненого, аккуратно обхватив его с одной стороны. С другой стороны раненого обхватил Голицын. Так, пригнувшись и не разбирая дороги, они пошли по направлению к оставленной недалеко от поляны коляске.

— Как стемнеет, жду вас в гостинице у себя в нумере, — произнес Тауберг, когда кончился орешник.

— Я буду, — ответил Голицын.

До коляски оставалось уже саженей тридцать, как вдруг они столкнулись со Степаном и Грушей. Оба, старый да малый, бросились к Голицыну. Увидев, что сюртук его Антоши в крови, Африканыч взмахнул руками и принялся сокрушаться о барине, будто о малом дитяте. Антоан смутился, еще более ему было неловко перед Грушенькой, в глазах которой читались тревога и нежность.

— Полно тебе причитать, Степан, — досадливо промолвил Голицын, избегая смотреть на Грушу. — Помоги лучше раненого до коляски довести…

— Эко о вас беспокоятся, князь, — тихо произнес подполковник, на что совершенно неожиданно для него, весьма резко среагировал Антоан. Он по-змеиному зашипел и задвигал темными бровями, давая таким образом понять Таубергу, чтобы тот замолчал. Но немногословный тевтонец и так не собирался ничего более говорить.

Метнув взгляд в сторону Груши, похоже, не расслышавшей последней фразы, Голицын успокоился, и на ее вопрос что случилось, ответил скороговоркой:

— Вот, нашли в кустах раненого человека, собираемся отвезти в лечебницу.

— А сами-то вы что в ентих кустах делали? — не удержался от ехидного вопроса Африканыч.

— Это не твое дело, старик, — стараясь быть строгим, ответил Антоан.

— Ясно, — хмыкнул Африканыч. — Токмо более не надейтесь, что подобные фортели вам будут с рук сходить. Все вот расскажу нашей баушке Аграфене Федоровне.

Голицын глянул на Степана, промолчал. Чувствуя на себе взгляд Груши, они с Таубергом дотащили раненого до коляски полковника.

— Может, его лучше в шарабан? — спросил князь, кивнув на экипаж Селивановых. — И места больше, и Степан вам поможет за раненым присмотреть, дабы не растрясло дорогой.

— Пожалуй, — согласился военный.

Втроем они устроили раненого на сиденье шарабана, Степан уселся на козлы.

— Все, дальше я сам, — сказал Иван, усаживаясь рядом с раненым. — Спасибо за помощь.

— Степан довезет вас куда надо. А я с вашего позволения, подполковник, позаимствую вашу коляску и отвезу домой Аграфену Ниловну, — произнес Голицын и добавил уже тише: — Вечером я у вас.

Африканыч расслышал его последнюю фразу и хотел было уже спросить: «Куда это еще вы собрались на ночь глядя?», — однако раздумал. И без того мутноватый взгляд его еще более затуманился, что означало лишь одно: Африканыч в сей момент находится в глубоком раздумье.

Когда шарабан скрылся за деревьями, на поляне наступила благостная тишина, нарушаемая только тихим шелестом листвы и пофыркиванием лошади. Антоан вдруг остро ощутил присутствие Груши за своей спиной и подумал, что зря отправил Степана, а не поехал с Таубергом сам. Ох, зря! Он резко развернулся и направился к коляске, где уже сидела Грушенька, смиренно сложив руки на коленях и низко склонив голову.