Сладкая горечь - Дениз Робинс Страница 18

«Вижу, ты меня очень быстро забыла. Я получил от тебя только одно послание, а с тех пор — ни строчки. Остается лишь предполагать, что ты переменилась ко мне. Что ж, пусть так. Не стану тебя преследовать — я не добиваюсь женщин, которые ко мне равнодушны. Кстати, я отлично провожу время в Норвегии в гостях у папаши Фицбурна, а Лилиас кажется мне очаровательной. Если на это письмо я опять не получу ответа, буду считать, что между нами все кончено, Рейн, моя радость. Должно быть, наш очаровательный француз начал тебя интересовать…»

И так далее, в таком же духе. Герцогиня и ее дочь, очень довольные, поздравили друг друга с успехом своего плана по разлучению Рейн и Клиффорда. Они были не меньше рады тому, что Рейн бросила писать Клиффорду и стала спокойнее и веселее, к тому же она отлично ладила с молодым де Ружманом. Арман написал превосходный портрет Рейн, который уже висел в главном зале.

Так постепенно проходило лето. Порой целыми неделями Рейн была мрачна, под впечатлением горького разочарования в своей первой страстной и наивной любви, которая так бесславно закончилась, Она пыталась держаться молодцом и сохранить свою гордость. Однако роковое увлечение Клиффордом не могло так скоро забыться. Иногда она лежала ничком на кровати, заткнув уши и закрыв глаза, — словно чтобы отгородиться от всяких воспоминаний и мыслей о нем. Но образ его никак не шел из ее хорошенькой головки.

Тем утром — прошло уже три недели после ее звонка в Лондон — она особенно много думала о Клиффорде. И вдруг вспомнила, что обещала Арману поехать с ним в город. Ему удалось — что случалось редко — освободиться на вторую половину дня. Арман должен был заехать за ней в одиннадцать часов — они собирались на пикник в Жуан-ле-Пэн.

Рейн с нежностью думала об Армане. Он был неизменно предупредителен и ласков с ней. Безукоризненно следовал данному ей слову и поддерживал с ней чисто дружеские отношения, несмотря на то что был отчаянно влюблен. Только изредка его прекрасные темные глаза останавливались на ней с выражением такого обожания, что казалось, будто в них полыхает огонь. Но она делала вид, что не замечает этого. А он ни словом, ни делом ни разу не напомнил ей о своих чувствах. Рейн привыкла к его обществу, стала постепенно проявлять интерес к его работе и тоже, вслед за бабушкой, считала, что его будущее связано скорее с живописью, чем с архитектурой. Он собирался писать портрет самой герцогини, как только появится свободное время.

Арман приехал в назначенный час. Он загорел больше, чем Рейн, и был довольно красив в шортах и безукоризненно белой рубашке. У него были стройные ноги, а густые непослушные вихры придавали лицу задорный мальчишеский вид. В последнее время девушка чувствовала себя так, словно она его сестра, — относилась к нему без страсти, с нежной симпатией. Рядом с ним было спокойно и надежно. Он никогда не огорчал ее, не заставлял напрягаться, и у нее не возникало ни малейших сомнений в том, что ему можно доверять во всем.

Сам же Арман если и испытывал чувства далеко не братские, когда она садилась рядом с ним в машину, то ничем этого не выдал. Он улыбался, шутил, ставя в багажник корзину с провизией, которую приготовила им Элен, однако успел кинуть на Рейн один восхищенный взгляд, отметив про себя, что сегодня она особенно хороша. Её стройную загорелую фигурку подчеркивало платье с узким лифом и широкой юбкой цвета лаванды, сверху была накинута вышитая блузка-безрукавка из хлопка, открывавшая гладкие загорелые плечи. В ушах сверкали цыганские золотые серьги, золотая цепочка обвивала стройную шейку. Голову покрывала Крестьянская соломенная шляпа, подвязанная под подбородком лавандовой тесемкой.

— Когда-нибудь надо будет написать вас так, в этой шляпе, — сказал Арман ровным голосом, хотя сердце у него бухало как молот.

— Удивляюсь, как только вам не надоест меня писать, — вскользь обронила Рейн.

— Мне это никогда не надоест. Вы так прекрасно позируете — сидите очень спокойно.

Но произнося эти слова, он невольно вспомнил другую модель, которую часто рисовал. Ивонна! Ныне мадам Триболь, которая никогда не могла усидеть на месте. Как жаль было портить такое божественное утро воспоминаниями о ней! Однако сегодня, прямо перед тем, как выехать в Канделлу, он получил от нее записку:

«Нам надо увидеться. Прошу тебя, зайди ко мне домой. Если ты этого не сделаешь, я приду к тебе на работу. Если ты откажешься со мной говорить, я приеду в Канделлу. Насколько мне известно, мадам герцогиня никогда не отказывает посетителям осмотреть монастырь — так что у меня есть все шансы увидеть тебя там».

Угроза, которая содержалась в письме, была очевидна, и ее не стоило недооценивать. Ивонна решила Крупно ему насолить. Она могла быть очень серьезным и жестоким противником.

Арман порвал записку в клочья и вышел из дома, глубоко несчастный. Ему не в чем было упрекнуть себя в отношении Ивонны, но не хотелось объяснять герцогине — а уж тем более Рейн — ее присутствие здесь, если она на самом деле нагрянет в Канделлу. А он знал — наглость Ивонны беспредельна. К тому же новое положение в Каннах сделало ее окончательно беспардонной.

Чтобы избежать неприятностей в доме своей патронессы, Арман был вынужден позвонить Ивонне и сказать, что вечером зайдет к ней.

А пока он отбросил мысли об Ивонне, чтобы сполна вкусить радость пикника со своей несравненной обожаемой Рейн.

Чуть позже он с удовольствием отметил про себя, что в борьбе с собой она начинает побеждать. Он видел, что в глазах ее снова появился живой интерес, к ней вернулась способность улыбаться.

Сегодня утром молодой человек впервые подумал: а так ли уж он был прав, вообразив, что у него совсем нет надежды и что Клиффорд навсегда останется в сердце Рейн? Случайно ли она наклонилась к нему чуть ближе, когда они сидели в машине, и говорила любезности, которые были ему особенно приятны? Например: «Я так мечтала поехать с вами на пикник, Арман». Он ответил что-то невнятное, но повернул к ней голову и замедлил ход автомобиля. Ее серые глаза смотрели прямо на него, и кровь бросилась ему в голову. «Боже мой, боже! Что мне делать? Надо крепиться, чтобы не нажать на тормоз и не броситься обнимать ее, — пронеслось у него в голове. — А если я ее поцелую — интересно, она рассердится?»

Но он не посмел сделать ничего подобного — ни остановить машину, ни попытаться поцеловать девушку. Он поехал дальше, но внутри у него вдруг зародилась безумная, отчаянная надежда, и он страстно взмолился, чтобы в один прекрасный день ему удалось взволновать ее потаенные чувства и превратить их дружбу в нечто большее.

Но Арман не был бы так счастлив и не предавался бы столь дерзким мечтаниям, знай он, что в это самое время в Лондоне Клиффорд Калвер отправил свою секретаршу покупать билет на самолет до Ниццы.

Для Клиффорда настали не лучшие дни. Неделю назад умерла его мать. Свои первые и единственные слезы за всю сознательную жизнь он пролил у ее могилы, однако быстро забыл про горе и приличия и самым торгашеским образом принялся хладнокровно подсчитывать наследный капитал, который принесла ему смерть старой миссис Калвер. Денег хватило бы на оплату некоторых самых неотложных долгов. Тетушка уехала в Шотландию, и от дома возле Риджент-Парк решено было избавиться. Клиффорд снял холостяцкую квартиру на Шефердс-Маркет. Дела на фабрике шли не так уж плохо, но было ясно, что все равно надо искать выгодную женитьбу — и чем скорее, тем лучше.