Береги свою любовь - Хельга Нортон Страница 18

— Ты лишний раз доказала, что в этом браке есть логика, — спокойно ответил Филипп. — Но я имел в виду нечто более существенное. Например, нашу общую любовь к медицине. Держу пари, что есть и еще кое-что.

— Например?

— Например, музыка, — немного подумав, ответил он.

— Я люблю Моцарта.

Он вздохнул.

— А я — кое-что более позднее.

— Насколько более?

У Филиппа приподнялись уголки рта.

— Конец семидесятых годов двадцатого века.

Анджела едва не улыбнулась, но заставила себя покачать головой.

— Послушай, Филипп, я понимаю, что ты не хочешь ничего плохого, но…

— А как насчет яхт? Ты любишь плавать под парусом?

— По воде?

— Именно по воде, — улыбнулся Филипп.

Анджела пожала плечами.

— Если воды больше, чем помещается в ванне, я начинаю нервничать. Теперь ясно? Мы живем в разных измерениях. Даже если я согласилась бы…

— Практика — критерий истины, — проворчал он.

Анджела хотела возразить, но он остановил ее нежным поцелуем. Может быть, все дело в этой нежности? До сих пор жизнь ее не баловала…

— Анджела, — прошептал Филипп, и она сдалась.

Устремилась в его крепкие объятия и прижалась к сильному теплому телу. На него можно было опереться…

Эта мысль ошеломила ее. И напугала. Она никогда не стремилась на кого-то опереться. Тем более на мужчину. Ничего глупее нельзя придумать.

— Вот видишь? — хрипло сказал Филипп. — Мы сможем с этим справиться.

— Ты имеешь в виду секс. Но…

Он обхватил ладонями ее лицо и посмотрел в глаза.

— Мужчина обязан желать собственную жену.

— Не обязан. Если они не знают друг друга. Если их брак всего лишь насмешка. Если… если у них нет…

Он снова поцеловал Анджелу, на этот раз крепче, и земля ушла у нее из-под ног. Она застонала и вцепилась в его плечи. Ошибка, успела подумать она. Я снова поддаюсь инстинкту и даю волю чувствам, которые следует держать в узде.

— Филипп… — выдохнула она. — Филипп, я думаю…

— А ты не думай, — посоветовал он. — Только чувствуй. И совершай поступки. Выходи за меня замуж.

Согласиться было нельзя. И отказаться тоже. Хотя Анджела продолжала твердить, что это невозможно, но понимала, что ведет себя как последняя эгоистка. Нужно думать о ребенке. О живом существе, которое пришло в этот мир незваным и полностью зависит от нее.

— Если я соглашусь, — услышала она собственный голос, — то только при одном условии. Никакого секса.

— И откажешься от того единственного, что нас объединяет? Не считая медицины?

Тон у Филиппа был серьезный, но Анджела поняла, что над ней смеются, и это добавило ей решимости. Ее дыхание участилось. Она всегда хорошо играла в шахматы. А эта игра ничем не отличается от шахмат. Мат в два хода. Она заставит Филиппа взять свое предложение обратно. Он слишком мужествен, слишком брутален, чтобы согласиться на брак без секса.

— Я вижу тебя насквозь, — негромко сказал он.

— То есть?

— Ты выдвигаешь заведомо невыполнимое требование, думая, что я на него не соглашусь. Мы не поженимся, но виноват в этом буду я, а не ты.

Она засмеялась, однако так фальшиво, что резало ухо.

— Чушь!

— Не думаю. Именно на это ты и надеешься.

— Можешь думать все, что хочешь. — Анджела высвободилась из его объятий. — Выбор за тобой.

Филипп прищурился и посмотрел на ее решительное лицо. Что ей сказать? Что долго соблюдать это условие он не собирается? Или что она морочит себе голову, если думает, что сумеет справиться с собой? Она — самая чувственная, самая сексуальная женщина на свете, но почему-то не желает это признать.

— Ну? — спросила она. — Что скажешь?

Он таинственно улыбнулся, затем засучил рукава еще на дюйм, посмотрел на часы и сказал, что пора собираться.

Сердце Анджелы неистово заколотилось.

— Это значит, что ты принимаешь мое условие?

— Это значит, что у тебя есть еще час. Потом мы уйдем отсюда и больше не вернемся.

— Час? Это невозможно!

— На свете нет ничего невозможного, — сказал он, не сводя с нее глаз. — Стоит только очень захотеть… Анджела?

Она подняла глаза. На губах Филиппа играла улыбка, но взгляд оставался холодным. Так кого же ждет мат в два хода? Его или… меня? — с замиранием сердца подумала она.

— Через час, — лаконично сказала Анджела и пошла в спальню, надеясь, что Филипп не заметил ее дрожи. Там она открыла шкаф и достала чемодан.

Прошло две недели. Четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов. С точки зрения календаря ничто. Но человеку, прожившему эти часы, дни, недели, они казались вечностью. Почему время ползет так медленно?

Филипп стоял на террасе, выходившей в сад. В его руке остывала чашка кофе.

Анджела отвергает его. Отвергает этот дом. Отказывается разговаривать с ним, отказывается смотреть на него, даже замечать его присутствие. Но удивляться этому не приходится.

Филипп сделал глоток и поморщился. Кофе был таким же холодным, как атмосфера, царившая в доме. Но кофе можно отставить в сторону. В отличие от Анджелы, которая стала его женой. Нетронутой, неулыбчивой, молчащей как сфинкс женой.

Решить проблему мог бы развод. Половина его знакомых разведена. Эти люди расходятся через две недели не моргнув глазом. Один из партнеров Филиппа имел дело с парой, чья семейная идиллия продолжалась всего девять дней.

Нет, идиллии он не ждал. Он женился по расчету. Идиллия не имеет к этому никакого отношения. Но жена обращается с ним так, словно он чудовище.

Даже экономка смотрит на него неодобрительно. Сита приходит к восьми часам три раза в неделю. Она появилась в доме Филиппа как раз на следующий день после приезда Анджелы. Одному Богу известно, что эта снежная королева сказала ей. Судя по выражению лица, Сита считает Анджелу современным вариантом жены Синей Бороды.

И это за все хорошее… Филипп нахмурился, сложил руки на груди и повернулся спиной к саду.

Он обязан был поступить так. И не сомневался в своей правоте. Женщина, в глазах которой когда-то горела страсть, теперь отворачивается при встрече с ним. Ну и что? Их чувства друг к другу не имеют никакого значения по сравнению с ребенком, которого она носит.

Жена ненавидит его. Не за то ли, что он вырвал ее из мерзкой забегаловки, где она должна была вкалывать по двенадцать часов в сутки? И избавил от необходимости преодолевать четыре лестничных пролета, отделявших ее от трехкомнатной трущобы, заставленной мебелью, от которой отказалась бы Армия спасения?