Подтяжка - Патрик Санчес Страница 18

— Ну и ладно. Может, съездим куда-нибудь и поужинаем?

— Не-е. Это уже вторая тарелка. Я больше ничего не хочу.

— Хорошо.

Я прохожу на кухню и открываю холодильник, словно ожидая, что какой-нибудь добрый волшебник спрятал там изысканный кулинарный шедевр, которого утром, когда я в последний раз заходила на кухню, там не было. Как известно, волшебников не существует; внутри холодильника я обнаруживаю пакет несвежего молока да какие-то приправы на дверной полочке.

— В школе сегодня все было в порядке? — Боже, пора бы придумать другой вопрос.

— Да… нормально.

— Делали какие-нибудь новые опыты по химии?

— Нет, до конца недели просто лекции.

— А что там с контрольной по истории? Вернули уже?

— Получила «В» [23], и это страшно бесит. Я должна была получить «А». Я дала правильный ответ, но мистеру Хиггсу он не понравился. Уж простите, что я не верю пропаганде, которую школьная система округа Лаудон пытается вбить в наши головы. Началось.

— Что же ты ответила?

— Вопрос состоял в том, почему, мол, США во Второй мировой войне сбросили на Японию атомную бомбу. Надо было ответить, что Трумэн решил спасти жизни американцев быстрым завершением войны, тра-ля-ля. Конечно же, на уроках дебатов не было, и никто не сказал, что бомбу сбросили потому, что на нее были потрачены огромные деньги, а она простаивала. Что надо было запугать Советский Союз, что вторая бомба была сброшена тогда, когда Япония не успела отреагировать и на первую, и наше правительство убило сотни тысяч гражданских лиц.

Я задумываюсь о правоте дочери. Понятия не имею, верно ли она трактует события. История никогда не была моим коньком.

— Ты имеешь право высказывать разные точки зрения, и это не должно влиять на твою оценку, покуда ты верно излагаешь факты. Хочешь, я позвоню в школу?

Надеюсь, что она откажется. Ненавижу скандалы и недостаточно хорошо знаю историю, чтобы защищать точку зрения Джоди.

— Нет. Все равно не поможет. Люди верят в то, во что хотят верить. Они стремятся демонизировать своих врагов и забыть о том, что наше собственное правительство уничтожило сотни тысяч ни в чем не повинных граждан… Все забыли, что мы поработали целую расу на несколько поколений вперед, что одежда, которую мы носим, производится в странах третьего мира детьми, которые трудятся в ужасных условиях, что гомосексуалисты у нас на родине считаются людьми второго сорта.

И как это мы снова перешли от истории к геям? Интересно.

— С этим ничего не поделаешь, — говорит она, поднимается из-за стола, ставит пустую тарелку в раковину и направляется в гостиную. Я слежу за ней и думаю, зачем девочке размышлять обо всем этом? В ее возрасте я интересовалась только своими прическами и оценками, не помышляя о детском труде в странах третьего мира или справедливости того, что мне преподают на уроках истории. Она же бесится из-за каждой мелочи. Вот если бы девочка расслабилась, поддавшись течению уютной обыденности, разве ее жизнь не стала бы лучше?

Услышав, что Джоди включает телевизор, я возвращаюсь к холодильнику. Нахожу в морозильнике креветки «Лин Квизин» и пасту «Энджел Хейр», достаю всю эту снедь из коробок, пробиваю несколько дырок в пакетах, засовываю в микроволновку и рассеянно наблюдаю, как внутри печки полуфабрикаты поворачиваются на подносе. Когда соус начинает закипать, достаю, снимаю пластик и ставлю еду на стол. Беру вилку, наливаю себе стакан воды и усаживаюсь перед своим ужином. Паста какая-то дряблая, креветки не крупнее ногтя и в горячем виде похожи на клейстер. Я замираю при мысли о том, как можно было докатиться до того, чтобы сидеть за кухонным столом в одиночестве и поглощать ужин из морозилки. Подношу вилку ко рту… Но вместо того, чтобы продолжить есть, резко встаю из-за стола и выбрасываю еду в мусор. Беру тарелку и ложку, кладу себе «Фростед флейкс» и заливаю молоком.

Когда ужин-полностью-лишенный-чего-либо-полезного закончен, я направляюсь в гостиную к Джоди.

Она смотрит «Однажды в Калифорнии», что удивляет меня — сериал пропагандирует ценности, которые она ненавидит. Джоди не из тех, кто смотрит сериалы про «красивые белые богатые тоже плачут», но через какое-то время я понимаю, что она не столько смотрит, сколько издевается над происходящим, комментируя каждый эпизод. Мне же… мне это напоминает то, как в колледже я сама смотрела «Беверли Хиллс 90210».

— Слава богу, она хотя бы красивая, — говорит Джоди, когда актриса, играющая Мариссу, старается отработать сцену так, чтобы не показаться биороботом. — Деревянная кукла сыграла бы лучше.

Я смеюсь.

— Да, она немного неестественна.

— Немного неестественна? Да она манекен, — отвечает Джоди. — И если честно, неужели кто-нибудь умрет, если в сериал ввести афроамериканца?

И так большую часть фильма. Она указывает на то, что студентов играют двадцатилетние актеры, а их родителей — тридцатилетние. Она глумится над одной актриской, которая переборщила с коллагеном в губах, затем над другой, которая непостижимым образом нарастила грудь на два размера с прошлого сериального сезона. В конце концов, втягиваюсь и я — издеваюсь над Питером Галлахером и его бровями (лучшее, что смогла придумать… ну, не умею я насмехаться). Обожаю мгновения, когда мы с дочерью можем просто поболтать, ничего не делать, а просто побыть вместе. Хотелось бы, правда, чтобы и Джим был с нами.

Около половины одиннадцатого я ложусь, примерно в полночь просыпаюсь от того, что пришел муж. Когда он забирается в постель, мне кажется, что я улавливаю запах женских духов — ничего отчетливого, так, легкий намек. Неужели у него действительно роман? С чего бы он завел любовницу, которая душится, когда сам настаивает, чтобы я никогда не пользовалась парфюмом? Мне не верится, что он способен затеять любовную интрижку. Не такой он человек. Нет, это смешно, убеждаю я себя и снова предаюсь сну. Всему должно быть логическое объяснение, и оно будет найдено.