Дикая слива - Лора Бекитт Страница 18

— Наполовину. Так получилось…

— Можете не объяснять, — быстро произнесла Мэй. — Я сама родилась от маньчжура и китаянки.

— Почему вы меня спасли? Я кого-нибудь вам напомнил?

Краска опалила ее нежные щеки.

— Нет, никого. Я не знаю, почему это сделала.

То была сущая правда. Мэй могла найти объяснение всем своим поступкам, кроме этого.

— Я верну вам деньги, — снова пообещал он.

Они пошли по улице. Прочитав надпись над входом ближайшей чайной — «Цзи-Синь», «Счастливая звезда», Кун улыбнулся:

— Подходящее название!

Они вошли внутрь. Молодой китаец, прислуживавший посетителям, посмотрел на них с сомнением. Заметив это, Мэй вынула остатки денег и протянула юноше.

Им принесли медную миску, до краев наполненную горячей водой, и чистые полотенца. Намочив одно из них, Кун с наслаждением обтер лицо и руки.

— На самом деле у вас есть муж? — спросил он, хотя знал ответ.

Замужняя женщина не станет разгуливать одна по улицам и заходить в чайную с чужим мужчиной. Так поступают лишь легкомысленные особы. Откуда у нее взялось столько денег? Она была бедно одета и не похожа на гулящую. Какая загадочная девушка! Где и с кем она живет?

— У меня нет мужа, — сказала Мэй, испытывая неловкость от того, что ей пришлось назвать Куна своим супругом. И ей было стыдно признаться в том, что она собирается выйти за старого ростовщика. Стремясь перевести разговор на другую тему, девушка спросила:

— Как вы очутились в тюрьме? Вы не кантонец?

— Нет. Я родился в деревне Сячжи, в крестьянской семье. Приемный отец не слишком хорошо относился ко мне, вдобавок мы жили очень бедно, потому я ушел из дому. Мне удалось поступить на службу к маньчжурам. Когда начались беспорядки, нас послали навести порядок в городе, я попал в плен.

Он сам верил в то, что говорит, потому его слова звучали искренне.

— У меня тоже нет родителей, — сказала Мэй. — Мать была наложницей богатого маньчжура, но потом ей пришлось покинуть его дом, и она… умерла. Мы с младшей сестренкой живем у тетки, которая нас не любит. Я работаю в мастерской, где выращивают шелкопрядов и делают шелковые нити. Там мне и удалось заработать эти деньги.

Кун кивнул.

— У меня есть младший брат и куча сестер. Но я их давно не видел, — сказал он и тут же подумал о том, живы ли они? Внезапно ему как никогда сильно захотелось обнять мать и попросить у нее прощения.

Принесли рис, и Кун начал есть. Он был голоден, но ел аккуратно и неспешно, ловко, изящно держа палочки в длинных пальцах, У него были красивые, ухоженные руки. Бедный воин? Крестьянский сын?!

Впрочем, Мэй не было дела до того, кто перед ней на самом деле. Она чувствовала, что эти минуты станут в своем роде единственными и неповторимыми мгновениями ее судьбы, и наслаждалась ими. Впервые в жизни прошлое и будущее не имели для нее никакого значения.

Она провожала каждое движение Куна робким и вместе с тем горящим взглядом и с тайной жадностью ловила каждое его слово. А самое главное — не боялась ему отвечать.

— Вы считаете себя китаянкой? Вы ненавидите маньчжуров?

Мэй замялась.

— Не знаю. Мне кажется, китайцы не зря взялись за оружие. Они в самом деле голодают. Не было дня, чтобы возле дома моей тети не останавливались люди и не просили их накормить.

— Она делилась с ними?

— Тетя? Нет. Кухарка Лин-Лин тайком выносила им объедки. Они были рады даже обглоданным костям и плакали при виде горсточки риса. Я слышала, в деревнях люди варили похлебку из травы и даже ели… глину!

Воскресив в памяти царство расписанных легкими, будто тающими узорами ширм, серебряных зеркал, драгоценных свитков и дорогой мебели, Кун почувствовал неловкость. Он подумал о фигурном угле в жаровнях, золотистых креветках, жареных голубях с начинкой из ароматного желтого лука, приправленной уксусом тушеной капусте, о других яствах, в изобилии подававшихся на княжеский стол, и ему стало стыдно. Он знал, что в прошлом месяце Юйтан Янчу приказал выдать из своей казны в помощь нуждавшимся около сотни тысяч лян, но то была капля в море.

Когда они вышли на улицу, юноша обернулся на вывеску, и, вспомнив о том, как он произнес название чайной, Мэй внезапно поняла: он умеет читать!

— Я провожу вас, — сказал Кун.

— Куда вы пойдете потом? К своим?

Он задумался.

— К сожалению, теперь я не знаю, где свои, где чужие. Полагаю, не сегодня-завтра маньчжуры захватят город и расправятся с повстанцами. Нападать подло, защищаться глупо.

— Вы не рады тому, что остались живы? — тихо спросила Мэй.

— Просто, похоже, я немного запутался в жизни.

Она шла рядом с ним свободным шагом, мечтая о том, чтобы дорога домой оказалась как можно длиннее. Небо синело, словно чаша из драгоценного цветного фарфора, облака казались дымком курений, сожженных на алтаре Неба.

Время от времени Мэй поднимала взгляд на Куна. Она находила его очень красивым. Гладкая кожа теплого медового оттенка, маньчжурские миндалевидные глаза, губы, отливающие тем нежным блеском, каким светятся створки перламутровых жемчужных раковин.

Когда до дома тетки оставалось меньше половины ли, девушка остановилась и застенчиво произнесла:

— Дальше я пойду одна. Не надо, чтобы нас видели вместе.

Кун понимающе кивнул. Расставаясь с ним, Мэй хотелось плакать, ибо ей казалось, будто она теряет нечто такое, чего у нее никогда больше не будет.

Между тем человек, назвавшийся крестьянским сыном, отвесил ей изысканный поклон и сказал:

— Спасибо вам! Хотя такой благодарности и явно мало: ведь вы спасли мне жизнь! К сожалению, я должен спешить: чувствую, скоро начнутся бои, и мне надо раздобыть оружие.

Мэй грустно улыбнулась: как все мужчины, прежде всего он думал о войне.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошел по улице, а она смотрела ему вслед. Когда его высокая стройная фигура скрылась за поворотом, Мэй поняла, что влюбилась — отчаянно, пылко, безрассудно, так, как это бывает только в неповторимой юности.