Дочь Льва - Лоретта Чейз Страница 18

— Спорить со мной — напрасная трата времени. Ты можешь сказать, что я глуп и нелогичен. Но будь это так, я бы вообще не прислушивался к чужим словам, верно?

— Если вы глупы, — с раздражающим терпением проговорила Эсме, — то как вы можете знать, что лучше?

— Я сказал, что так думаю, а не знаю, — взяв в союзницы всю свою выдержку, ответил он. — — Может, то, что я считаю, крайне глупо, но, дорогая моя девочка, это лучшее, на что я способен.

Она размышляла, и выражение лица у нее стало такое, какое бывало у Персиваля, когда тот решал геологическую задачку.

— Понимаю, — сказала она. — Как прошлой ночью. Вы вбили себе в голову сумасшедшую мысль, что меня надо защищать. Вы видите опасность здесь, где ее нет, и не видели в Дурресе, где она была. Аллах, какой же вы путаник. Наверное, матушка вас в детстве уронила и вы ушибли головку.

Вариан и глазом не моргнул:

— Нужно проявлять терпение к умственно неуравновешенным людям.

— Нужно быть святым, чтобы спокойно выносить вас! — выпалила она. — За все время я слышу только ваши жалобы или издевки. Как будто от этого изменится погода и восстановятся размытые дороги!

Вариан понял, что многовато брюзжал. Недовольство собой он перенес на все окружающее.

— Я ужасно испорченный человек, — сказал он. — Боюсь, я жил слишком благополучно и бездельничал. Путешествие по вашей стране — тяжелая работа, за всю жизнь у меня не бывало и одного такого трудного дня.

— Ага, и этот человек вообразил, что может защитить меня. Какая нелепица! — Эсме собралась уходить.

Вариан остановил ее, схватив за руку.

— Нелепица или нет, но я хочу, чтобы ты держалась подальше от остальных, — сказал он. — Если они увидят тебя вблизи, то быстро поймут, что ты не то, за что себя выдаешь. Мы поедим в моей палатке, и ты останешься в ней на ночь. Это единственно разумное решение.

Она покачала головой.

— Эсме, — прошипел он, — может, я испорченный человек, но я сильнее тебя и говорю это вполне серьезно.

— Я понимаю, эфенди.

— Так ты отказываешься?

Она помедлила, потом кивнула и прикусила язык. В чем проблема? Придумывая, как ее убедить, он уловил насмешливый взгляд.

— Могу я спросить, что здесь смешного? У меня по носу ползет вошь?

Она кивнула. Хоть он ничего не чувствовал, но стряхнул с носа.

— Вы провели в этой стране четыре дня и не заметили простой вещи, — сказала она. — Если мы качаем головой, это значит «да», а если киваем — «нет». Вы же сами говорили, что у нас все задом наперед? Так и есть. — Она засмеялась.

— Как я вижу, ты хочешь сделать меня мишенью своих насмешек на всю дорогу до Тепелены, — проворчал он. — Должен отказаться играть роль дурака; я великий английский бей и имею владения паши в Бакингемшире. Остается надеяться, что бей — что-то вроде дворянского звания, а не албанское название для осла.

Это ее еще больше развеселило, и она кинулась за своими вещами, давясь от смеха.

Совместный ужин получился исключительно дружелюбным. Видимо, она еще не пришла в себя от перепалки и против обыкновения не спешила обижаться на каждое слово. У них были курица, рис, маслины, хлеб и какой-то вонючий сыр, но Вариан не жаловался. Он понимал, что днем вел себя не лучшим образом, и старался не испытывать ее терпения. Она могла выйти из себя и вернуться к соотечественникам.

По счастью, несколько глотков ядовитой виноградной водки, которую здесь называли «ракия», упростили отношения. Очевидно, ее изготавливали в аду, потому что дьявольский огонь этой жидкости действовал мощнее итальянской граппы. Мужчины за ужином пили ее как воду. Хриплое пение и смех говорили о том, что они напились в стельку, а с ними, без сомнения, и Петро. «Еще одна причина держать Эсме подальше от них», — справедливо заключил Вариан.

— Что они поют? — спросил он.

Эсме доела все без остатка и стояла у входа в палатку, придерживая полог рукой. Дождь ослабел, только слегка накрапывал.

— Это рассказ о победе Али-паши над Превезой, — ответила она. — Иногда он бывает бешеным, но он хороший военачальник.

Тенор выводил жалобный, похоронный мотив. «Наверное, влияние Востока, — подумал он, — там любят музыку в минорном ключе».

Она отпустила полог и прошла к центру палатки, где Вариан растянулся на коврике, брошенном поверх стопки одеял.

— Хотите, переведу? — Она грациозно опустилась на пол, скрестив ноги.

— Если про войну, то не надо. Я мирный человек. Ленивый бездельник, как я уже говорил.

— Njeryiploget, — сказала она. — Лежебока. Ленивые кости. Албанский язык на слух казался гортанным и жестким, как их грубые одеяла. Но когда на нем говорила она, резкие слоги казались легкими и звучными. Вчера ласковое пожелание спокойной ночи чуть не сгубило его. Воспоминание его растревожило.

— Научи меня, — попросил он.

Она подняла брови.

— Знаете, это древний язык, в нем много склонений. Похож на латынь, только звуки тверже. На согласных вы сломаете язык.

— Я не боюсь. — Он сменил лежачую позу на такую же, как у нее: сел, скрестив ноги. — Будет чем заняться до сна. К тому же это даст тебе прекрасную возможность высмеивать меня.

— Эфенди, я умру со смеху, и вам в качестве переводчика останется только Петро.

— Нет, я тоже умру, сломав язык.

— Ну ладно. Предупреждаю, это будет трудно. — Она призадумалась. — Сначала без склонений, а то вы расплачетесь. — Она подняла маленькую сильную руку. — Dore — рука. Есть определенная и неопределенная форма. Dore,dora. Но вы, наверное, не слышите разницу?

Он смотрел непонимающими глазами.

— Не важно, — терпеливо сказала она. — Никто не рассчитывает, что вы будете хорошим учеником. Скажите как можете.

— До-ла, — старательно произнес он.

— Нет-нет. Не «л», а «р». — Она пророкотала длинное «р», для наглядности приоткрыв рот.

Вариан был вполне способен произнести правильно, знал, что не следует с ней играть, но как было удержаться, когда она так искренне предлагала свой роскошный ротик для его обучения?

«Детский ротик», — укоризненно напомнил внутренний голос, но Вариан не стал его слушать.

Внутренний голос никогда не докучал придирками Вариану Сент-Джорджу, и сейчас для этого было неподходящее время. Вся его совесть держалась только на том, что он безнадежно дряхлый по сравнению с девочкой. Малейшего проблеска искушения будет достаточно, чтобы ее — совесть — придушить.

— До-да, — сказал он.

Она смотрела на него со стоическим выражением педагога, имеющего дело с умственно отсталым ребенком. Она стала искать существительные попроще, называла ему разные предметы в палатке, но все было ему не по силам. Вариан внимательно смотрел, слушал, а потом уродовал каждое слово.