Секрет ее счастья - Клаудиа Дэйн Страница 18

— Нельзя судить о леди Луизе по тому, как с ней обращался ее отец, — сказал Блейксли.

— Может, и так, но о ней можно судить по ее отношению к самой себе. А она ведет себя очень дурно. В обществе только и делают, что говорят о ней и, если уж на то пошло, о тебе. Это совершенно невозможное положение дел, Блейкс. Ты же понимаешь, — сказала она, нисколько не интересуясь, понимает ли он. — Подумай о репутации Айвстонов, если тебя никак нельзя заставить подумать о своей.

— Прошу вас, не беспокойтесь об этом, — сказал Блейксли, процеживая слова сквозь зубы.

Молли взглянула на сына с безмолвным скептицизмом.

— То есть ты исправишь свое ужасное поведение в отношении леди Луизы?

— Несомненно, — сказал он, хладнокровно кивнув головой. — Вы довольны?

— Так-то лучше, — твердо заявила Молли, хлопнув веером в такт своим словам. — Слишком неприятно, когда твоего сына так публично унижают. Если бы его достоинство унизили лично, это было бы уже достаточно неприятно. С меня хватит Айвстона с его специфическими взглядами на общение с людьми его круга. Нелепо избегать людей так, как он это делает. Как будто он был изуродован самым ужасным образом, хотя он самый что ни на есть красивый и приятный человек. Но мы сейчас не об этом, — сказала Молли. Блейксли кивнул и хмуро вперился в пол. — Ты просто должен контролировать себя, Блейкс. Вся эта любовная чепуха хороша только для сцены, но в жизни она не значит ничего. Нужно держаться своих приоритетов.

— Например? — любезно осведомился он.

В самом деле, это становилось уже невыносимо. Его отчитывали, как трехлетнего сопляка.

— Удачно жениться, разумеется! — чуть ли не фыркнув, сказала его мать. — Абсолютно очевидно, что Луиза Керкленд — неподходящий вариант. Любую женщину, которая, подобно ей, стала бы носиться по всему городу за мужчиной, едва ли можно было принять в качестве матери своих наследников за невозможностью удостовериться, твои ли это наследники вообще!

— Вероятно, есть вещи, в которых мужчина разбирается лучше, чем женщина.

— Очень сомневаюсь, — сказала Молли, — но я бы предпочла покончить с обсуждением Луизы Керкленд вообще!

— Равно как и я, — подтвердил Блейксли, с трудом сдерживаясь.

С этими словами он вышел из зала для музицирования, и каждый его шаг по мраморному полу отдавался с резкостью выстрела.

— Все, что тебе нужно сделать, — это найти ее, — донесся голос Айвстона из глубин удобнейшего красного кожаного кресла. Золотистые отблески пламени камина тепло мерцали на нем. — Женщину, которая приняла бы тебя. А ты нашел Луизу Керкленд.

— Если ты скажешь еще что-нибудь о любви, намечающейся в моей капризной судьбе, я, пожалуй, поставлю тебе фингал. Объясняй потом это своим гостям, — сказал Блейксли, сидя в несколько меньшем кресле коричневой кожи, точно так же обращенном к золотистому пламени.

— Ради Бога, — согласился Айвстон. — Это обеспечит мне восхитительную причину не присутствовать сегодня вечером на этой пытке. А вдобавок поможет посадить маму тебе на хвост и стряхнуть с моего.

Блейксли заворчал и поежился.

— Она исчерпала мое терпение, большое спасибо. Сегодня твоя внешность не пострадает. По крайней мере, от меня. По моим сведениям, как минимум десять молодых и весьма родовитых дам придут сегодня вечером исключительно ради того, чтобы продемонстрировать себя. А заодно и попристальней взглянуть на тебя.

Айвстон уселся глубже, скрипя красной кожей.

— Вот так всегда. Я пришел к выводу, причем достаточно неутешительному, что мама устраивает эти ужины в честь моего дня рождения не для того, чтобы показать семейную любовь и привязанность, а для того, чтобы устроить что-то вроде свадебной ярмарки для незамужних девиц. И даже слепому очевидно — я выступаю в качестве приза.

— Как долго ты шел к этой мысли, Айвс? — саркастически спросил Блейксли.

Айвстон откинулся на спинку кресла, вытянув свои длинные ноги и страдальчески закатив глаза, его светлые ресницы отбрасывали тень на голубые глаза.

— Я думаю, эта мысль посетила меня тогда, когда я жевал ужасно жесткий кусок баранины и заметил, что не меньше восьми самых замечательных маминых знакомых уставились на меня своими чрезвычайно обольстительными и неприкрыто изучающими взглядами. Мне тогда было семнадцать, то есть двенадцать лет назад. Двенадцать лет быть приманкой для этих достопочтенных гончих, с охотником в лице собственной матери. Если бы я не видел, как чертовски нелепа и бесконечно забавна твоя история с Луизой Керкленд, я бы решил, что я самый непривлекательный мужчина в городе. Но, само собой, это твоя привилегия.

Блейксли не составило труда извлечь старшего брата из кресла и скрутить, повалив плашмя. Но увы, он не смог удержать Айвса. После чего, в абсолютно дружеской потасовке, нанеся по меньшей мере по три удара, мужчины доказали, что ни один из них не потерпел бы, чтоб его считали нелепым или забавным. По крайней мере, больше не потерпел бы.

Затем, поправив манжеты и приведя в порядок галстуки, они с непринужденностью заняли расслабленное положение у камина, сердито пофыркивая и скрипя креслами.

Уильям Блейксли, больше известный как Айвстон, и Генри Блейксли, нежно прозванный своими близкими Блейкс, были по-братски схожи во всем. Оба блондины, оба пресыщены достойным и ценным образованием, и оба они обладали весьма саркастическим складом ума. Того, что Айвстон был наследником солидного герцогства, было более чем достаточно, чтобы убедить даже самого придирчивого наблюдателя в том, что его остроты были блестящим примером выдающегося ума. В случае с Блейксли остроумие воспринималось как повод для осуждения и разговоров о нем, как о мерзавце чистой воды.

Так он расплачивался перед обществом за то, что был четвертым сыном герцога.

— Я поддерживаю Луизу, — пробормотал Айвстон, теребя ухо. — Она не гоняется за тобой и никогда не гонялась за мной. Она слушает свое сердце, а не кошелек.

Блейксли фыркнул и съехал вниз.

— Что делает ситуацию с жемчугом еще более сомнительной.

Айвстон обернулся к Блейксли и мягко сказал:

— Ты решил забросить свои сети в другой пруд?

— А ты подумал о том, чтобы покончить со всей этой погоней и жениться на огромном приданом в привлекательном обличье?

— Вообще-то да, — вздохнул Айвстон. — А что же поделать? Приданое, наследство, семейный долг, выраженный абсурдно простым способом. Разве это может сильно обременить?

Блейксли весело запыхтел. В ответ Айвстон шутливо пнул его по ноге.

— Но тебе же нужна любовь, — сказал Блейксли, все еще посмеиваясь. — Да, ты хочешь страдать, как страдаю я.

— Не говори ерунды, — обиженно ответил Айвстон. — Я устрою все более обдуманно, чем ты. Любовь вовсе не предполагает страданий. Это благородное чувство, с которым нужно только уметь правильно обращаться.