Время любить - Дэни Аткинс Страница 18

Джулия ничего не ответила, но отступила в сторону, являя моему взору нечто уже прикрепленное к шершавой коре. Хлопая глазами, я глупо пялилась на листок, а потом перевела взгляд на пачку объявлений, которую держала на сгибе локтя.

– Похоже, твой новый друг добрался сюда первым, – заметила Джулия.

Мы все равно обошли соседние улицы, лишь для того, чтобы убедиться – мордочка Фреда пристально смотрела на нас практически с каждого дерева и фонарного столба. Также ее можно было увидеть в витрине буквально каждого магазина на главной улице. Пока я была занята сном… Бен был занят кое-чем другим.

– Странный парень твой новый приятель, – прокомментировала Джулия с явной подозрительностью в голосе, когда через некоторое время мы садились в машину.

– Пожалуй, да, – отозвалась я.

Хмуро всматриваясь в маленький экран, я внесла пару мелких поправок, а потом подняла взгляд.

– Так нормально звучит?

Джулия прекратила складывать кипу крохотных детских одежек, еще теплых после сушилки, и полностью переключила внимание на меня. Я откашлялась, как будто собиралась прочесть монолог.

– Оснований для паники нет, но я потеряла свой телефон, поэтому если вам нужно будет связаться со мной в ближайшие несколько дней, вы можете сделать это по телефону Джулии. Объясню толком, когда вы вернетесь. Надеюсь, вы хорошо отдыхаете.

Джулия слегка пожала плечами. Она была и матерью, и дочерью и видела ситуацию другими глазами.

– Ты не думаешь, что лучше было бы сказать им, что случилось? Если бы кто-то из моих двоих оказался в ситуации между жизнью и смертью, я уж точно не захотела бы ждать несколько недель, чтобы узнать об этом событии.

Я сдвинула телефон Джулии в сторону, так как Лейси пробиралась по моим коленям, как маленький диверсант на штурмовой полосе.

– Это не совсем то же самое, когда они еще настолько малы, что и в туалет сами не ходят, – небрежно ответила я.

Я уткнулась лицом в мягкую кожу на затылке Лейси, фыркнула туда, и девчушка захихикала.

– Ты знаешь своих родителей лучше, чем я, – сказала Джулия, возобновляя складывание выстиранного белья, но я ни на минуту не поверила, что она одобрила мое решение.

В одном только она была права: я действительно знала их и понимала, что для них лучше. В этом Джулии придется мне довериться.

Все изменилось в два десять ночи. Именно в это время зазвонил телефон. Тогда еще у моих родителей не было мобильных, поэтому разбудил нас городской телефон, пронзительно затрезвонив на столике в прихожей. Я включила ночник, бестолково щурясь, пока разглядывала цифры на дисплее радиоприемника.

Я услышала, как открылась в дальнем конце коридора дверь, и отец тихо пророкотал что-то в ответ на вопрос матери. Я откинула пуховое одеяло, разбросав выводок мягких симпатичных игрушек в изножье кровати, словно их повалил какой-то великан. Я даже не стала их поднимать, просто переступила через упавшие плюшевые фигурки, похожие на жертв какого-то жуткого злодеяния. Но жертвой стала не коллекция милых игрушек, которую я переросла уже много лет назад; это был кто-то более близкий моему сердцу.

Тогда моя комната свидетельствовала о том, что я перехожу границу между детством и взрослой жизнью. На стене плакаты с популярным бой-бендом, на туалетном столике разбросаны косметика и украшения, а на кровати – мягкие игрушки. Я прошла к двери комнаты под невидящим взглядом парней из группы «Макфлай», которые смотрели на меня из разных мест на оклеенных розовыми обоями стенах. Отец уже преодолел половину лестницы, когда я вышла в коридор.

– Что такое, папа? Что случилось? Кто звонит нам среди ночи?

Ответила мама, стоя в дверях ее спальни. Она крепко держалась за дверные косяки, как будто находилась в лодке в бушующем море и старалась сохранить равновесие. Ее рука казалась костлявой и старой, на что я никогда не обращала внимания раньше. Я всегда это помню. Она попыталась ободряюще улыбнуться и потерпела сокрушительное поражение.

– Наверное, ошиблись номером. А может, какой-нибудь глупый розыгрыш, – сказала она, но голос ее выдал, и в тот момент я поняла, что она не больше меня верит в то, что говорит.

Я оглянулась на соседнюю со своей комнату, ожидая увидеть ее закрытой. Но дверь туда стояла нараспашку, как и три часа назад, когда я пошла спать. Комната же была погружена в темноту; на кровати не спали. Меня пронизал холод, возникнув в горле и заполняя желудок, словно я чересчур быстро выпила ледяной напиток. Я посмотрела на маму и в ее глазах увидела отражение собственного страха.

На звонок наконец ответили.

– Да. Он это я, я это он. Это я, – сказал отец, пытаясь говорить отчетливо, как никогда не заговорит человек, который зарабатывает на жизнь преподаванием английского языка.

Я отвернулась, чтобы не видеть лиц родителей, куда больше напуганная их выражением, чем своим несущимся вскачь воображением. Я подбежала к окну, к тому, что выходило на площадку перед домом. Увидела машину отца, которую он поставил как можно ближе к краю подъездной дорожки, стараясь оставить чуть больше места. А рядом я увидела… ничего не увидела… кроме большого, в стиле Роршаха черного пятна на бетоне, хорошо различимого в свете ближайшего уличного фонаря. Это масляное пятно никогда не сойдет, ведь так? Испоганил всю дорожку. Когда случилась эта ссора? На прошлой неделе? За неделю до этого? Стало вдруг очень важно вспомнить, когда были сказаны эти слова. Так влияет на человека паника; когда вокруг тебя начинает рушиться твой мир, она заставляет тебя хвататься за несущественные детали. И ты цепляешься за странные вещи: полузабытые ссоры, деревянные дверные рамы. Ты стараешься держаться прямо, прочно стоять на земле, но на самом деле ты находишься на траектории движения торнадо, который все равно сметет тебя на своем пути.

– Что вы говорите? Повторите, пожалуйста. Я не понимаю, – кричал папа в телефон. Он орал, а он никогда не орал.

– О боже, нет, – простонала мама.

Она выпустила дверной косяк и теперь хваталась за горло.

– Мы едем.

Я услышала его слова, но уже бежала, пытаясь спастись в убежище своей комнаты, пытаясь спрятаться, но уже зная, что это бесполезно. Никогда уже все не будет как прежде.

* * *

По пути в ожоговое отделение я дважды сбилась с дороги. У меня не хватило времени, чтобы найти больничную парковку, и в итоге я поневоле оставила автомобиль Джулии на площадке, где, по моей глубокой убежденности, на колесо ему обязательно поставят блокировку. А у меня совершенно точно не было денег, чтобы заплатить штраф в семьдесят пять фунтов, если это произойдет. Стиснув зубы, я припустила трусцой по длинному и странно пустынному больничному коридору, надеясь, что последний человек, указавший мне направление, действительно направил меня в нужную сторону (в отличие от первых двух). «Это вполне может оказаться тем моментом, когда тонкая резинка дружбы в итоге лопнет», – подумала я. Я живу в твоем доме, ем твою еду, ношу твою одежду и сплю на твоем диване, о, и кстати, на твое имя только что был выписан приличный штраф за парковку в неположенном месте. Разумеется, Джулия и Гэри и слушать не захотят, если я заведу об этом разговор, но уже спустя двое суток я поняла, что ночевки на диване в их гостиной очень быстро себя изживают. Словно в подтверждение, поясницу пронзила резкая боль. Как только тебе исполняется тридцать лет, ночлег на полу, на кушетках или на любой замене матраса теряет значительную часть своего очарования.