Красавица некстати - Анна Берсенева Страница 18

– Что значит – опять стала? – удивилась Вера.

– Ну, ты, конечно, всегда красивая была. В смысле, фигура, черты лица, все такое. Но последний раз ты была красивая в шестнадцать лет. Понимаешь?

– Ничего не понимаю! – засмеялась Вера. – Толково ты объясняешь, братец. Красивая всегда, но только в шестнадцать лет. Логического противоречия не замечаешь?

– Заботы у тебя слишком рано начались, Вер. – Сашка вдруг стал серьезным. – Слишком взрослые заботы. И никто тебе толком не помог.

– Ты-то мне всегда помогал, – напомнила она.

– Ага, – усмехнулся Сашка, – особенно когда по Карелии шлялся. Или в тюряге отдыхал.

Возразить на это Вере было нечего. В самом деле, именно в те два момента ее жизни, когда она чувствовала себя совершенно беспомощной – когда она была на первом курсе и родился Тимка и когда случился дефолт, во время которого она осталась без мужа и без работы, – именно в это время Сашка не мог ей помочь. Но ведь во все остальные времена он всегда помогал ей! Да и вообще, разве она любила его за помощь или пользу, которая ей от него происходила? Она и сама не могла бы объяснить, за что любит его. За дерзость, бесстрашие, которыми он переполнен даже теперь, когда все это кажется больше не существующим в нем и одна Вера знает, что оно все-таки существует, только под спудом? Нет, даже не за это… Да просто за всю жизнь!

Вера понимала: даже если бы ее брат был в свои взрослые годы не таким, какой он есть, а скучным, боязливым, ко всему равнодушным человеком, то и тогда никуда не исчез бы каждый день их общего детства.

Тот день необыкновенно жаркой весны, когда они, шестилетние, улизнули со двора и поехали одни в центр, на Пушкинскую площадь, и впервые в жизни пошли одни в кафе «Север» есть мороженое, совсем не такое, как в вафельных стаканчиках, не белое и даже не шоколадное, а разноцветное.

И тот день холодной осени, когда они возвращались из школы и Жорка Городцов бросил в Веру твердым комом земли и попал прямо в глаз, так что она даже сама не поняла, что случилось, только слезы брызнули, а Сашка понял сразу и сразу перемахнул через забор, догнал Жорку и отмутузил до крови.

И тот день, огромный и непонятный, когда они сидели у папы на двух руках, очень высоко над землей, и Вере сначала было страшно сидеть так высоко, но потом она посмотрела не вниз, а перед собою, и ей показалось, что Сашка – это не Сашка, а она сама, только в каком-то живом зеркале, и она сразу перестала бояться. Это был самый первый день, в который она запомнила себя, им с Сашкой было тогда года по три, наверное, а когда они уже стали взрослые и Вера рассказала ему о своем первом сознательном дне, то выяснилось, что и для Сашки он тоже был первый…

События этих и бесчисленного множества других дней никто не готовил специально, ведь это были не дни рожденья, не новогодние праздники. И связь Веры с братом потому была так сильна, что, словно невидимая волшебная сеть, держалась на таких вот нежданных событиях-опорах.

В этом была тайна из тех, которые лежат где-то в самых основах жизни. Такая же, какую Вера поняла, когда акушерка подняла перед нею новорожденного Тимку, держа его под живот широкой ладонью. Когда Алексей Гайдамак взглянул на нее волчьим, неизвестно что знающим взглядом. Таких тайн в мире было очень немного, и Вера догадывалась, что есть люди, которые ни одной такой тайны за всю свою жизнь не узнали. Она только не понимала, как живут на свете такие люди? Чем они живут?

– Я из журнала ушла, Саш, – сказала Вера.

Она постаралась поскорее отогнать от себя эти мысли. О тайнах нельзя было думать много и рассудительно.

– Давно пора, – кивнул Сашка. – Сколько раз я тебе говорил? – И добавил со смешной важностью: – Ну чего ты до сих пор сомневалась, Вер? Я ж не из последних у тебя. Даже если опять посадят, всех денег уже не отнимут. Сестру-то единственную прокормлю как-нибудь.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Вера. – За что это тебя опять посадят?

– Был бы человек, а статья найдется, – махнул рукой Сашка. – В общем, правильно сделала, что контору свою тухлую бросила. Поживи как нормальная женщина. В этих отмокни, как их… В СПА!

В роскошном СПА-центре Вера побывала как раз вчера и с удовольствием провела там целый день. Она рассмеялась – брат словно в воду глядел.

– Уже отмокла, – сказала она.

– А мужчина твой, между прочим, чем занимается? – небрежным тоном поинтересовался Сашка.

– Между прочим, отелями владеет, – в тон ему сообщила Вера. – Пятизвездной сетью.

– Пятизвездной сетью… – зачем-то повторил Сашка.

– Ты что?

Вера удивилась его странному тону. Он тряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и сказал слегка смущенно:

– Да так. Красиво звучит. Как в небе.

Он сказал не очень понятно. Но Вера, конечно, поняла.

Она подошла к брату и взъерошила челку, падающую ему на лоб дерзким росчерком. И голос у него с детства изменился, и взгляд, а вот этот росчерк челки остался прежним.

– А я еще гадаю, в кого у меня сын поэт, – улыбнулась она. – Так в дядю родного!

– Ну уж! – хмыкнул Сашка. – Я же как Незнайка.

– В смысле?

– В смысле, тоже не понимаю, почему палка-селедка – это не в рифму. А сеть отелей – это правильно, – заключил он. – Будет гордиться, что ему досталась такая женщина.

– Думаешь, будет?

– А то! Мы же примитивные, Вер, – хмыкнул братец. – Раз у нас женщина красивая, значит, мы по всему жизненному фронту молодцы. Значит, удачу за хвост поймали. И по большому счету, так оно и есть. – Тут он поймал взгляд, который Вера бросила на часы, и сказал: – Ухожу-ухожу! Или отвезти тебя куда-нибудь?

– Кирилл сам за мной приедет, – ответила Вера. – Дождись его, познакомлю.

– В другой раз, – отказался Сашка.

– Юле привет. Как дети?

– Передам. Дети растут.

Как поживает его жена Юля, Вера в подробностях расспрашивать не стала. Невестку она не то что не любила, но как-то… Каждый раз, когда она видела Юлю, то думала, что Сашкина внешняя жизнь могла бы хоть немного соответствовать внутренней. И что между его детством, его юностью и его взрослой жизнью необязательно должна была разверзнуться такая пропасть. Но высказываться на этот счет было бы просто бессовестно. И Вера не высказывалась.

Тем более что ничего вопиющего в Сашкиной семейной жизни и не было. С Юлей он жил уже пятнадцать лет, и жил, как это принято называть, хорошо. Она хорошо смотрела за ним и за детьми. Она была довольно красивая – может, не такая, чтобы муж мог гордиться, что поймал за хвост удачу, но все-таки вполне привлекательная. Сыну их было четырнадцать лет, а дочке тринадцать. Вера считала этот возраст опасным и полагала, что отец детей, которые пребывают в опасном возрасте, сам должен пребывать в состоянии полного равновесия. А брат и сам по себе был склонен ко всяческому экстриму, чтобы она стала еще дополнительно его будоражить.