Французов ручей - Дафна дю Морье Страница 17

– Мужчинам проще, – сказала она, – природа создала их для творчества. Они могут сотворить счастье своими руками, с помощью силы, ума или таланта.

– Верно, – ответил он, – но и у женщин есть свое призвание – дети. Воспитать ребенка не менее сложно, чем нарисовать хорошую картину или разработать план операции.

– Вы действительно так считаете?

– Разумеется.

– Мне это никогда не приходило в голову.

– Но ведь у вас есть дети?

– Да… двое.

– Неужели вы не чувствовали себя творцом, когда впервые держали их на руках? Неужели вы не говорили себе: «Это создала я. Это мое творение»? Неужели вы не были тогда счастливы?

Она задумалась, а потом с улыбкой ответила:

– Да, пожалуй, вы правы.

Он отвернулся и начал разглядывать безделушки, стоявшие на камине.

– Вы слишком беспечны, – проговорил он наконец, – нельзя оставлять на виду такие сокровища, когда приглашаешь в гости пирата. Вот эта шкатулка, например, стоит никак не меньше нескольких сотен фунтов.

– Я вам доверяю.

– Совершенно напрасно.

– Я рассчитываю на вашу снисходительность.

– Про меня говорят, что я не знаю снисхождения.

Он поставил шкатулку обратно и взял в руки миниатюру Гарри. Некоторое время он разглядывал ее, тихонько насвистывая, потом спросил:

– Ваш муж?

– Да, – ответила она.

Он ничего больше не добавил и молча водворил портрет на место. И это его молчание, а также то, что он ни словом не обмолвился о достоинствах или недостатках миниатюры, о ее сходстве с оригиналом, неожиданно больно задело ее. Она поняла, что он не слишком высокого мнения о Гарри, что он считает его жалким и никчемным. Ей стало досадно, что она поставила портрет на камин и что Гарри был именно таким, каким изобразил его художник.

– Портрет сделан очень давно, – проговорила она, словно оправдываясь, – еще до нашей свадьбы.

– Вот как? – произнес он. Затем помолчал и спросил: – А ваш портрет, тот, что висит в спальне, написан в это же время?

– Да, – ответила она, – точнее, сразу после помолвки.

– И давно вы замужем?

– Шесть лет. Нашей старшей дочери сейчас пять.

– А почему вы вышли замуж?

Она растерянно посмотрела на него – вопрос был довольно неожиданный. Однако он задал его таким естественным тоном, словно речь шла о выборе блюд к обеду, и она, сама того не желая, ответила ему так просто и честно, как никогда не ответила бы себе самой:

– Из любопытства. А еще потому, что у Гарри были очень красивые глаза.

Слова ее прозвучали отстраненно, как будто их проговорил кто-то другой. Он ничего не сказал – молча отошел к камину, сел на стул и достал из кармана камзола листок бумаги. Дона не видела этого, она смотрела прямо перед собой и думала о прошлом. Ей вспомнилась их свадьба, состоявшаяся в Лондоне, и толпы приглашенных, и то, как Гарри, совсем еще юный и наивный, напуганный важностью предстоящего события, решил немного подбодрить себя и так надрался на праздничном ужине, что с трудом дотащился до кровати. А потом было свадебное путешествие, и они колесили по Англии, подолгу гостя у его друзей, казавшихся ей жеманными и неискренними. Да и сама она в те дни сильно изменилась: она уже ждала Генриетту, чувствовала себя отвратительно и, не привыкнув к недомоганиям, сделалась злой, капризной и раздражительной. Пришлось оставить прежние веселые забавы, долгие прогулки, катание на лошадях, и это еще больше угнетало и раздражало ее. Если бы она могла побеседовать с Гарри, получить от него помощь, поддержку и утешение, возможно, ей стало бы легче. Но утешения его выражались в основном в глупых, вымученных шутках, которыми он надеялся поднять ее дух, и в неумеренных ласках, отнюдь не улучшавших ее настроения.

Она подняла голову и увидела, что француз рисует ее.

– Вы позволите? – спросил он.

– Да, пожалуйста, – поспешно ответила она, стараясь представить, какой он ее изобразит. Рисунок лежал у него на колене, ей была видна только его рука, быстро и уверенно скользившая по бумаге. – А где вы познакомились с Уильямом? – спросила она.

– В Бретани. Он ведь тоже бретонец – по матери. Разве он вам не рассказывал?

– Нет.

– Его отец был наемным солдатом. Судьба занесла его во Францию, где он встретился с матерью Уильяма. Вы заметили, какой у Уильяма сильный акцент?

– Да, но я приняла его за корнуолльский.

– Эти языки действительно похожи, оба произошли от кельтского. Что касается Уильяма, то впервые я увидел его в Кемпере. Он был нищ как церковная крыса да к тому же замешан в одну неприятную историю. Парню явно не везло, и я решил ему помочь. После этого он сам изъявил желание поступить ко мне на службу. Английский он, по всей вероятности, узнал от отца. А до нашей встречи, кажется, успел еще несколько лет пожить в Париже. Впрочем, я никогда не вмешивался в его жизнь и не разузнавал о его прошлом. Захочет – расскажет сам.

– А почему он не плавает вместе с вами?

– О, тут все очень просто, ничего романтического. Дело в том, что у Уильяма слабый желудок. Пролив, отделяющий Корнуолл от бретонского побережья, для него непреодолимое препятствие.

– И поэтому он, с благословения своего хозяина, решил устроиться в Нэвроне?

– Совершенно верно.

– И теперь бедным корнуолльцам приходится дрожать за свое добро, а корнуоллкам – не спать ночами, опасаясь в любую минуту расстаться с жизнью… И не только с жизнью, как уверяет меня лорд Годолфин.

– Думаю, что корнуоллки обольщаются на свой счет.

– То же самое и я хотела сказать лорду Годолфину.

– Что же вас удержало?

– Побоялась его шокировать.

– Французов почему-то всегда – совершенно незаслуженно – обвиняют в волокитстве. Мы гораздо скромней, чем о нас думают. Ну вот, ваш портрет готов.

Он протянул ей листок и откинулся на стуле, засунув руки в карманы камзола. Дона молча рассматривала рисунок. Лицо, глядевшее на нее с маленького клочка бумаги, принадлежало не ей, а той Доне, в существовании которой она не хотела признаваться даже себе самой. Она узнавала черты лица, волосы, глаза… Но выражение, таившееся в этих глазах, было до странности похожим на то, которое она иногда ловила в зеркале, оставаясь наедине сама с собой. Это был портрет женщины, у которой не осталось никаких иллюзий, – женщины, смотревшей на мир через узенькое оконце и видевшей в нем только разочарование, горечь и пустоту.

– Не слишком лестная характеристика, – проговорила она наконец.

– Я в этом не виноват.

– Вы сделали меня старше, чем я есть.

– Возможно.