Маскарад чувств - Анна Князева Страница 17

— Что вы, мадемуазель! Никогда еще я не бывал в столь приятном обществе.

— Но вы совсем не участвуете в разговоре! — продолжала настаивать Натали.

Он учтиво улыбнулся:

— Я только боюсь показаться вам навязчивым.

Переглянувшись с соседкой, Наташа громко прыснула:

— Вы так хорошо воспитаны, месье Перфильев! Рядом с вами чувствуешь себя неотесанной крестьянкой…

Вконец смутившись, Николя пробормотал:

— Вы были бы самой очаровательно крестьянкой на свете! А среди них встречаются прехорошенькие…

— Ого! — У нее так и взлетели брови. — Да вы, месье Перфильев, большой знаток… простолюдинок?

— Если вы имеете в виду женщин, воспетых господином Некрасовым, то — да. Мы с сестрой играли в детстве с крестьянскими детьми, и, уверяю вас, никакой брезгливости не чувствовали.

«Господи, зачем же я с ней спорю?! — ужаснулся он про себя. — Ведь она возненавидит меня после этого!»

Их разговор уже начинал привлекать внимание. Даже князь Донской неожиданно проявил интерес.

— Так вы — либерал, Николя? Даром, что в университет собираетесь…

Не успел Николя сообразить, как лучше ответить, вдруг прозвучал сделавшийся звонким Лизин голос:

— Мы с братом не либералы! Точнее будет сказать, что мы вообще не определились еще в своих политических убеждениях. А отец наш был, скорее, аполитичен… Но мы знаем русский народ лучше многих из здесь присутствующих. И девушек в том числе… Это небольшая заслуга, ведь так было определено нашим местом рождения, не более того. А что касается простых крестьянок, они способны на самоотверженную любовь в гораздо большей степени, чем многие светские дамы! Они кормят детей грудью и обходятся без нянек, они ждут мужей с военной службы, они одновременно и работают на износ, и растят детей, и занимаются домом, и некоторым из них даже удается оставаться красавицами!

Тишина, воцарившаяся после этой тирады, прозвучала для Николя приговором: больше их сестрой не примут ни в одном приличном доме Петербурга. Скорее всего тетушка завтра же утром отправит их обратно в Тверскую губернию, и тогда — прощай, университет! Прощай, Натали…

Он не удержался и взглянул на нее с отчаянием. И, поймав скрытый от других призыв о помощи, Наташа Офросимова неожиданно для себя самой громко воскликнула:

— Как я согласна с вами, Лиза!

И, поняв, что попалась и теперь отступать некуда, Натали упрямо наклонила голову и горячо заговорила:

— Как мы несправедливы, когда судим о народе по пьяным мужикам, вываливающимся из трактиров! Николя справедливо вспомнил поэму господина Некрасова, вот кто сумел защитить честь простых русских женщин! Это ли не истинное рыцарство?

Речь была столь пылкой, что лицо Николя залилось краской. Его откровенное смущение неожиданно разрядило обстановку, умилив дам, которые тотчас нашли в милом юноше нечто байроновское, бунтарское. Посыпались реплики в его и Лизину защиту. Но Николя почти ничего не слышал. Он смотрел на Наташу которая тоже не отводила от него глаз, светящихся гордостью за себя саму.

— Вы заставили меня задуматься о том, что прежде даже не приходило мне в голову, — тихо проговорила Натали, чуть подавшись вперед.

Он тоже наклонился к столу так, чтобы оказаться поближе к ней:

— Спасибо, что встали на нашу сторону, Натали. Без вашего заступничества нас, пожалуй, растерзали бы.

Она улыбнулась так, что у него зашлось сердце:

— Рада, если мне удалось хоть чем-то вас порадовать!

— Вы шутите, Натали? Самой большой радостью для меня было увидеть вас сегодня. Здесь. Да еще так близко.

«Неужели я произношу эти слова? — подумалось ему отстранение — Как будто не со мной все это происходит… Это, наверное, сон… Самый прекрасный сон в моей жизни!»

Но все происходило наяву. И нежные щеки девушки зарделись тоже наяву. С несвойственной ей застенчивостью Натали отвела взгляд, потом снова посмотрела Николаю прямо в глаза. И он увидел: она была счастлива. Это его слова сделали ее счастливой.

И он внезапно понял, вернее, почувствовал всем своим существом, как одинока Наташа в семье, как замкнута и подчинена однажды выбранной роли легкомысленной, хорошенькой девочки. Она ни с кем не могла поделиться своими истинными мыслями и чувствами, боясь быть просто-напросто осмеянной. И неспроста! Ее отец, генерал Офросимов, громко захохотал над словами дочери о рыцарстве, и своих соседей заставил смеяться с ним вместе. А мать, маленькая, бесцветная женщина без возраста, только осуждающе покачала головой: дочь ведет себя неподобающе!

Дома Наташе наверняка еще предстоял неприятный разговор, но сейчас ей не было до этого дела. Ведь она смотрела в глаза человека, который все понимал о ней и чувствовал так же, как она. Наташа угадывала это, но каким образом объяснить не смогла бы. Просто в душе ее внезапно возникло чувство тайного, глубинного родства с Николаем Перфильевым, над которым она столь откровенно потешалась в начале обеда.

Как сомнамбулы, поглощенные внутренним разговором друг с другом, они вышли из-за стола, когда княгиня пригласила всех пить кофе. Быстро оглядев столовую, Николя увлек девушку в небольшую нишу, почти полностью укрытую от посторонних глаз тяжелой портьерой. Но когда они очутились в полумраке, его дыхание сбилось, и все слова, которые он собирался произнести, тоже сбились в комок, застрявший в горле. Тогда Наташа вдруг сама взяла его за руку.

— Николя, простите меня, что отпускала в ваш адрес разные колкости. Ужасно глупо!

Он со счастливой улыбкой помотал головой:

— Что вы, Натали! Я не держу на вас зла. Как можно обижаться на вас?

— Почему же нельзя? — спросила она шепотом.

— Потому что вы — самая прекрасная, самая очаровательная девушка на земле, — зашептал Николя, хмелея от своих слов.

Голова его кружилась, в ушах шумело, и он действительно плохо понимал, что делает. Иначе он ни за что не решился бы коснуться губами ее прелестных губ, которые сперва испуганно шевельнулись, а потом неожиданно раскрылись ему навстречу. Николя прильнул к ним так страстно, что Наташа чуть застонала. Возможно, его объятия были чересчур порывисты. Но скорее всего это был стон наслаждения, которого юная Натали еще не испытывала в своей жизни.

Николя первым пришел в себя, вспомнив, что в двух шагах от них, отделенные только портьерой расхаживают Наташины родители и его тетушка. Разжав руки, он чуть отступил от девушки и вытащил немного смявшийся конверт.

— Вот… Натали, это вам.

— Отчего бы вам не сказать: тебе? — прошептала она чуть слышно.

— Тебе! — повторил он. — Только тебе.

— Что это? — спросила Наташа, приняв конверт.

— Это письмо. Я писал его, еще не предполагая, что мы можем… хотя бы поговорить с тобой.