Бегство от Франка - Хербьерг Вассму Страница 17

— Я положил все на твой счет, — сказал Франк.

Мы не смотрели новости по телевизору, мы вообще не включали его, когда он приходил ко мне. И на несколько минут я забыла о рухнувших в Нью-Йорке башнях. Мы сидели по разные стороны письменного стола, между нами стояла бутылка вина. Это было необычно. Обычно мы располагались на диване-кровати.

— Почему ты не оставил их у себя? Ведь у тебя же есть свой счет?

Он немного растерялся.

— Я хочу, чтобы именно ты… сохранила эти деньги.

Сама не знаю, почему я засмеялась. В его словах не было даже намека на юмор.

— Зачем это? — спросила я наконец.

— Так… так будет надежнее.

— Надежнее?

— Да. Аннемур о них не знает. В этом нет надобности. Она ни в чем не нуждается.

В голове у Франка имелся какой-то узел, который я никак не могла распутать. До сих пор не могла. Иногда он скрывал от своей жены очень важные вещи. Например, то, что он разбогател. Это почти равнялось неверности. Что-то тут было не так. Судя по его рассказам, его жена не из тех, кто пустил бы эти деньги на ветер. И еще одно: если Франк скрывает от нее столь существенные вещи, то вполне вероятно, что от меня он скрывает еще больше. Я выжидательно смотрела на него. Ждала, что он скажет хоть что-нибудь, что развеет мои подозрения. Например, что он наконец расходится с женой! И что в этом-то и кроется причина того, почему она ничего не должна знать об этих деньгах. Любая бывшая жена, разумеется, потребовала бы своей доли от выигрыша на бегах. В блеклом вечернем солнце Франк был похож на сытого кота, пока до него не дошло, что я жду от него дальнейших объяснений.

— Ну, есть и другие причины, — сказал он наконец.

— Какие?

Не знаю, откуда у меня взялась дерзость, чтобы устроить такой допрос. Возможно, я научилась этому у американского президента в его бесконечных репризах. Может, человек вообще начинает подражать тем, кого видит по телевизору? Не исключено, что я произвела на Франка впечатление религиозного фанатика и террориста. Он выглядел выбитым из колеи. Сперва он слегка потянулся, потом наклонился ко мне и по-товарищески похлопал меня по плечу. Это было подозрительно. Товарищеских отношений между нами не существовало. Никогда. Для нас были характерны нежные объятия, поцелуи и соитие.

— Моя фирма переживает далеко не лучшие времена. Я много задолжал людям, которые не носят шелковых перчаток… Поэтому мне важно, чтобы они ничего не проведали об этих деньгах. Понятно?

— Но разве это можно сохранить в тайне? Я имею в виду… кто сколько выиграл?

— В данном случае, да. И будет глупо, если мои кредиторы ополовинят мой выигрыш, — сказал он с обезоруживающей улыбкой.

— Но почему бы тебе не вернуть долг, раз ты выиграл столько денег?

— Моя маленькая моралистка! — Он взял меня за подбородок. — Иметь небольшой долг полезно для здоровья. В обществе это внушает доверие. Люди понимают, что ты вкладываешь деньги. Кроме того… мы с тобой сможем вместе попутешествовать на эти деньги.

— Когда?

— Через некоторое время… Когда я освобожусь. Понимаешь, Санне? Так ты сохранишь для меня эти деньги?

Я не много поняла из его слов, так как все еще ждала, что он ко мне посватается. Но у меня появилось предчувствие, что я все-таки недостаточно хорошо знаю Франка. Узелки появились в голове, в сердце, в затылке. Грубо говоря, я знала Франка исключительно в ракурсе дивана-кровати.

Когда он ушел, записав на желтой бумажке номер моего счета, мне стало еще хуже. Я поняла, что эта перспектива за несколько лет каким-то образом изменила мое самолюбие. До встречи с Франком я не отличалась особым самолюбием, но за короткое время он сильно укрепил его во мне. Однако его молчанка и какие-то тайные сделки завели меня в дебри неуверенности.

Четыре миллиона триста сорок две тысячи норвежских крон! На моем банковском счете. На котором у меня лежало всего тысяча триста шестьдесят две кроны и шестьдесят эре.

В последние годы, с тех пор как я ушла с постоянной работы, чтобы посвятить все время сочинению книг, я жила очень скромно. Два раза я получала стипендию. На эти деньги нельзя было ни жить, ни умереть, но все-таки они помогали мне сводить концы с концами. Однажды я взяла кредит в банке, который меня просто парализовал, пока я его не вернула.

То, что Франк доверил мне хранение своего выигрыша на бегах, позволило мне понять, что он считает меня совершенно неопасной и крайне надежной. Он слепо верил в мою преданность и честность. Развестись из-за меня он не хотел, но он нуждался во мне, чтобы сохранить свое состояние.

Это было унизительно. Во мне зазвучал сигнал тревоги. Я вся покрылась испариной и почувствовала удушье. Чем глубже я вглядывалась в себя и во Франка, тем труднее мне было дышать.

Я оделась и вышла на улицу. Ненадолго остановилась и сосчитала видимые мне уличные фонари. Семь. Потом пошла дальше. Зашла в кафе «Лорри», столик слева у окна был свободен. Я села и заказала стакан чая и бутерброд с креветками.

Пока я соскребала с бутерброда майонез, Фрида села рядом со мной. Все ее поведение, весь облик, говорили о том, что она сердита. Мне хватало своих забот, и я решила не обращать на нее внимания. Больше всего мне хотелось просто встать и уйти, но сначала нужно было доесть бутерброд.

Руки у Фриды были синеватые. У нее вообще был такой вид, будто ей всегда холодно. Ноготь на указательном пальце был сломан. Довольно долго она молчала. Потом сообщила:

— Я поджидала тебя, ты теперь редко выходишь из дому.

Я смотрела на креветок. Они были плохо очищены.

— Вы почти не выходите, — продолжала она, сделав ударение на вы.

Я продолжала есть.

— Как было в июле у моря?

— Хорошо, — буркнула я, мне казалось, что у меня во рту ластик, а не креветка.

— Пришло тебе в голову что-нибудь еще, что можно использовать для книги? — спросила она.

Вот несносная! Что ей от меня надо?

— Как бы там ни было, я пишу…

— А как же иначе? Трудолюбивая, чертовка…

Ей как будто доставляла удовольствие собственная грубость. Мне грубость удовольствия не доставляет. То, что я не сдержалась тогда в аудитории университета, было исключением. Однажды я прочла в одном журнале, что тот, кто повысит голос, проиграет. Не уверена, что Фрида мне нравилась. Последняя креветка превратилась у меня во рту в скомканный бинт. Я проглотила ее, поняв, что Фрида пришла сюда не затем, чтобы, как в детстве, внушить мне уверенность в себе. Напротив, она была непредсказуема. И, может быть, даже опасна.

— Ну и теперь, когда Франк выиграл столько денег, ты хотя бы подумала над тем, какие возможности это тебе открывает?

Я уронила нож на скатерть.