Когда я стану кошкой. Ева вне рая и ада - Фанни Жоли Страница 17

Мы тронулись. В салоне раздавался исключительно металлический, гнусавый, совершенно невыносимый голос GPS-навигатора: первый-налево-второй-направо. У Порт ля Шапель Жан-Ги убавил звук, но только для того, чтобы объяснить мне, что не любит разговаривать за рулем. Очень хорошо, помолчим. В Сенлисе он переключился с навигатора на радиостанцию Франс-Инфо. Засуха. Футбол. Замки Луары. Цены на персики. Скачки. Падение самолета в Пакистане. То же самое с начала и до конца. Потом мы остановились на заправочной станции. Он предложил мне сэндвич. Я вежливо отказалась. Я же пытаюсь похудеть, чтобы понравиться тебе, урод! Он сожрал два у меня перед носом. С курицей, истекающей соусом карри. И с ростбифом, утопающим в майонезе. Я покосилась на грейпфруты. Упаковка из четырех грейпфрутов — три евро. И вдруг увидела, что они белеют у меня на глазах! Потом все исчезло. Я отправилась в обморок под прилавок с грейпфрутами! И открыла глаза после того, как Жан-Ги дал мне пощечину. Мне показалось, что он мечтал об этом с момента нашей встречи на станции Иена.

— Вам лучше? Вам лучше?

— Да, да… Я просто немного устала…

Он схватил меня за руку и заторопился к своему седану. Мы уже почти отъехали, как вдруг он затормозил и вернулся к заправке. Купил упаковку пластиковых пакетов. Неужели на случай, если меня вытошнит на его сиденья из кожи высшего качества? Уверена, что так.

7 АВГУСТА, ПОНЕДЕЛЬНИК

Я не успела обдумать, с каким выражением лица я встречу Ж-Г за завтраком после грейпфрутовой эпопеи: дети запрыгнули ко мне в кровать, как только взошло солнце.

— Мы идем купаться. Пойдешь с нами?

Я спросила, есть ли у них разрешение от родителей? Мартен поклялся, что да:

— Просто они не хотят, чтобы мы приходили к ним в комнату до того, как часы пробьют десять…

Господи, вечно я во что-нибудь вляпаюсь. Безлюдный пляж. Более чем прохладная вода. Дети, прыгающие в море, словно пингвины, а потом клацающие зубами. Увидев их губы цвета морской воды, я перепугалась. Мало хорошего в том, что мое пребывание здесь начнется с двухстороннего воспаления легких у ребятишек! Я угостила их горячим шоколадом с булочками в кафе, расположенном рядом с пустынным пляжем. Себе тоже позволила — ведь это был вопрос жизни и смерти. Когда мы вернулись, Селеста, казалось бы, обрадованная вчера моим появлением, совсем перестала улыбаться.

— Слушай, Ева, если ты с первого же дня начинаешь потакать детям, что дальше будет?

Я задала себе тот же вопрос. Недовольный Дуду поднялся наверх и уложил малышей снова в постель, чтобы они подумали о своем поведении. А что делал тем временем Жан-Ги? Ушел играть в гольф! Селеста спросила меня, как он мне? Вопрос вызвал у меня приступ зевоты. Она оставила этот факт без комментариев. Кажется, даже не пыталась отгадать, что за этим стоит. Я пробурчала, что мы с Жан-Ги почти не разговаривали. Ни слова о моем коллапсе.

— Он классный, но немного увалень… — констатировала Селеста.

— Вовсе и не классный, а очень ламоподобный! — прыснул в ответ Болтун.

Я тоже снова улеглась в постель. У меня чудесная комната под самой крышей, с обоями в блеклый цветочек и маленьким круглым окошком, через которое видна морская даль… Идеальное место, чтобы мечтать.

8 АВГУСТА, ВТОРНИК

Первое утро талассотерапии. Процедуры меня опустошили. Хватит на неделю вперед. Надеюсь, я все делала правильно. Заведение — последний крик науки и техники. Клиенты какие-то обессиленные. Ходим как зомби в халатах, сталкиваемся в коридорах. Служащие в бледно-голубых униформах пытаются заставить нас забыть о том, что мы — всего лишь физические тела. Но у них не очень получается. Время замедляет ход. Я плыву среди водорослей, струй, водоворотов. Это должно приносить пользу. Самое главное — верить.

9 АВГУСТА, СРЕДА

Вернувшись с пляжа, Жюльетта потянула меня в сторону, как она выразилась, агазина (неужели приобретательская лихорадка передается по наследству?).

— Мне глустно, я хотю биболку, как Малтен, ты мне купись?

Уже сформировавшаяся маленькая женщина, эта моя крестница. В четыре года она уже разобралась, что в жизни почем. Сахарная улыбка. Поцелуй в ручку. И как против этого устоять? Я сдалась. Жюльетта выбрала самую ужасную бейсболку из всех имевшихся в магазине: искрящуюся, розово-желтого цвета в стиле Барби-растаманки. Девчушка сияла от счастья до самого возвращения домой, где она побежала показать свое сокровище Дуду. Какой облом!

— Это что еще за ужас? Ты в ней по улице шла?

— Ева мне купила!

Дуду так и не удалось сохранить хладнокровие:

— Извини, Ева, но у нас тут много знакомых и…

Он открытым текстом попросил меня пойти поменять эту «вещь» на что угодно: ведро, лопатку, спички. Малышка рыдала. Смущенная Селеста постаралась смягчить суровость обвинений, сказав, что Жюльетта может носить свою бейсболку, но только дома. Малышка тут же воспользовалась случаем и отказалась снять ее во время обеда. Дуду то и дело морщился. Селеста бросала на него мрачные взгляды, которые он рикошетом переправлял в мою сторону. Ж-Г ничего не заметил. Он был слишком занят своим изложением перипетий своей игры в гольф от первого драйва до последнего попадания в лунку.

10 АВГУСТА, ЧЕТВЕРГ

Селеста, по моим предположениям, рекомендовала своему свояку вести себя со мной чуть-чуть любезнее. Сегодня вечером он сделал над собой похвальное усилие: спросил, чем я занимаюсь. Однако выслушать ответ до конца оказалось ему не по силам. Как только я начала рассказывать о своем существовании в МАЖИ, он незаметно переключился на чтение какого-то журнала. Кстати, я его понимаю. Мне самой моя работа не интересна, что уж говорить об остальных… Я остановила пытку, в свою очередь задав ему вопрос (мама научила меня, как вести себя в обществе):

— А у вас, Жан-Ги, как идут финансовые дела?

После этого вопроса мои шансы раскрыть рот были сведены к нулю. Он ринулся вперед, словно покупатель пакета рискованных акций в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Страсти обуяли его еще сильнее, чем при отчете об игре в гольф. Я только повторяла каждые две-три минуты свои «да» и «ну надо же», откинувшись на спинку кресла, чтобы не клевать носом. Он был фантастически доволен собой. И вдруг спросил:

— Вы любите танцевать?

Я была к этому не готова и промычала:

— М-э-э… Да…

— Может, махнем в клуб сегодня вечером?

В этот ответственный момент мимо нас проходила Селеста. Такое впечатление, будто кто-то управляет ею с помощью пульта дистанционного управления.

— Великолепная мысль! — воскликнула она. — Мы идем с вами!

Отступать было некуда.

11 АВГУСТА, ПЯТНИЦА

Ж-Г в своих белых брюках и узкой, розового цвета рубашке, отнюдь не скрывавшей его полноты, степень которой я не смогла перед этим оценить по достоинству, танцевал в точности как лама. Он держался прямо, выглядел одиноко и смотрел себе под ноги. А мне следовало бы соблюдать осторожность с сангрией. Это очень коварная вещь. Результат дал себя знать еще до третьего бокала. Я смутно помню, что спросила Жан-Ги, боялся ли он во время нашего броска Париж — Туке, что меня вытошнит на его сиденья из кожи высшего качества. Я помню, как он отшатнулся, поджав обвислые губы. Потом все смешалось. Селеста и Дуду в обнимку. Мой смех при виде какого-то усатого господина. Как я вернулась на виллу — вспомнить не могу.