Их последняя встреча - Анита Шрив Страница 17

— Я и понятия не имела, что он так несчастен.

— Не знаю, какое отношение имеет к этому счастье.

«Почему человек становится алкоголиком?» — подумала Линда. Недостаток материнской заботы? Плохое наследие? Фатальный ген, часто встречающийся в ирландской крови? Она едва помнила отца, зато хорошо знала своих дядьев, которые были или мрачными и угрюмыми, или бодрыми и задорными, а иногда жестокими. Подумать только, какой самодовольной она была когда-то, втайне радуясь успехам своих детей: Мария в Гарварде, студентка медицинского факультета, Маркус в аспирантуре Бостонского университета. Как часто в разговоре она словно невзначай упоминала эти престижные названия? А теперь придется говорить: мой сын — алкоголик. Мой сын Маркус — алкоголик.

А она сама — не алкоголик? Все ее питье представало теперь в другом свете.

— Машине конец, — сообщил Дэвид. — Ее отбуксировали. — И снова пауза. — Он расстанется со своими правами.

— Знаю, что расстанется. — Линда сдержала зарождающийся скорбный стон. — Нам нужно найти адвоката.

Слишком поздно она услышала это «мы».

Дэвид терпеливо подождал, словно теперь родитель разговаривал с родителем.

— У нас есть адвокат, миссис Фэллон. Наш друг. Очень хороший.

Сидя на кровати, Линда поднесла руку ко лбу, который стал холодным и влажным от этих новостей.

— Ты будешь сообщать мне, — сказала Линда, пытаясь сдержать истерику в голосе. — Ты будешь сообщать мне, как он себя чувствует и что вы сделали. Что вы решили.

Она была уверена, что услышала вздох.

— Конечно, сообщу, — пообещал Дэвид.

Линда легла на кровать. Маркус страдает — от стыда и разбитого колена. И будет страдать еще сильнее на суде и наверняка во время реабилитации, о которой она ничего не знала. Может быть, реабилитация — болезненная физически процедура? Может, она мучительно утомительна? Линда попыталась вспомнить все случаи, когда видела, как Маркус пьет. Когда он учился в университете Брауна, у него в холодильнике было пиво. На пляже он иногда начинал днем с джина с тоником. Тогда она думала, что питье было чем-то радостным и праздничным, просто летней забавой. Но она знала, не так ли? Она знала. И прощала сына, когда был еще шанс осознать слово «проблема», прощала почти так же быстро, как смирилась, когда узнала, что он — гомосексуалист. И тогда она тоже знала. Конечно, знала.

В ней нарастало отчаяние, смешанное с раздражением. Она оглядела комнату, и ее роскошь поблекла от этих новостей из дома. Линда встала с кровати и принялась расхаживать, скрестив руки на груди. Она говорила с собой, с Маркусом, с Винсентом — слабая имитация того, что было нужно. Она ходила, пока не исчерпала всех слов и не подумала, что должна выйти из этой комнаты. Иначе она сойдет с ума.

Линда с опозданием присоединилась к мероприятию в номере для приемов; уже почти подошло время собираться на ужин. Шум был громче, чем накануне (больше выпивки в последний день фестиваля?). Нет, это было что-то еще: температура праздника поднялась на градус или два от торжественности происходящего, чего раньше не хватало. В центре самой большой группы стояла миниатюрная женщина, одетая в мышиные цвета. Хлопнула фотовспышка, Линда попыталась увидеть, что происходит, но не захотела присоединяться к толпе — природная скромность взяла верх над любопытством. Она подошла к бару и заказала пиво, но, вспомнив Маркуса, передумала. Вместо этого взяла с блюдца сыр бри, крекеры и пикули. Ее рот был полон, когда рядом появился австралиец, которым теперь пренебрегали.

— Вы слышали новость? — обратился он к ней.

— Какую новость? — Она приложила к губам салфетку.

Он выглядел самым здоровым из всех находящихся в помещении: подтянутый и загорелый, похожий скорее на человека, который зарабатывает на жизнь, управляясь с лошадьми, а не со словами. В его стране сейчас была осень.

Новость действительно удивила ее: пока они с Томасом были на пароме, маленькая женщина мышиного цвета получила престижную премию.

— Я бы сказал, счастливица, — весело подытожил австралиец. Линда обернулась и заметила то, чего не замечала раньше, — бутылки шампанского в корзинках на столе.

— Не уверена, что я когда-то о ней слышала.

— В этом вы не одиноки. Выскочила из неизвестности. Мне сказали, ей сулят большое будущее. Ну, так тому и быть, правда? Я бы рискнул предположить, что здесь не найдется и двух людей, которые читали ее.

Линда передвинулась, чтобы лучше видеть. Сейчас было больше фотографов.

— Она часто употребляет слово «трахать», — заметил австралиец.

Память сработала. Возможно, она все-таки читала стихи этой поэтессы.

— Это век траханья, — сказала Линда, хотя сама не употребляла этого слова.

— У нее в номере уже столько цветов, что ей пришлось попросить коридорного отнести их вниз, к портье.

Линда почувствовала легкую зависть. Они с австралийцем улыбнулись, и каждый из них знал, что думает другой. Трудно открыто признаться в зависти, но можно молча согласиться с тем, что она есть. Было бы лицемерием не признать этого.

Улыбка австралийца угасла. Линда ощутила рядом с собой чье-то тяжелое присутствие.

— Очень жаль, что ваш парень не получил приза. — Нижняя губа Роберта Сизека была толстой и влажной, его шипящие звуки — угрожающими.

— Он не мой, и он не парень, — отрезала Линда, имея в виду Томаса.

— Вот что странно, — заметил австралиец, — вчера вечером на ее выступлении было человек десять, не больше. А сейчас ее пытаются уговорить дать сегодня вечером специальное выступление.

— Я рада за нее. — Линда старалась не обращать внимания на Сизека.

— Она работает библиотекарем. В Мичигане, — сообщил австралиец.

— Вы здорово разволновались насчет Томаса Джейнса, — громко заявил Сизек, не желая быть проигнорированным.

Гнев, столь успешно сдерживаемый всего несколько минут тому назад, выпустил свои когти у нее в груди — словно зверь, посаженный в клетку со львом в обличье Сизека. Она повернулась, чтобы посмотреть Сизеку в лицо, и на мгновение испугалась его непомерно большой головы.

— Томас Джейнс за много лет не опубликовал ни одного произведения. — Линда, как могла, контролировала свой голос. — И потому не мог даже попасть в поле зрения жюри, которое присуждает премии. Хотя уверена: если вчера вечером вы были на его выступлении, то согласитесь, что будущие его публикации могут завоевать премии во многих странах.

— А если вы были сегодня днем на дискуссии с участием мистера Джейнса, — парировал Сизек, подхватывая тон, — то, уверен, вы согласитесь со мной, что ваш парень здорово обделался.

Линда глянула на австралийца, который смотрел в сторону.

Она знала, что ведет себя, как школьница, друга которой обидели на спортивной площадке. Но уже не могла отступать — она слишком втянулась.