Вспомни лето - Элизабет Лоуэлл Страница 17

Корд бросил на нее быстрый взгляд, потом отвернулся, лавируя в плотном потоке машин.

– Почему ты так думаешь?

– У тебя потрясающие руки.

Произнося эти слова, Рейн вспоминала миг, когда он обхватил ее лицо ладонями. Она порадовалась, что в машине темновато и Корд не увидит ее жаркого румянца.

– Наследство растраченной молодости, – сухо заметил он. – Семейная традиция. Мой прадед и дедушка были мустангерами – охотниками за дикими лошадьми.

Они гнали мустангов пешком день и ночь, не позволяя им есть и пить – разве что несколько чашек воды. Таким образом они могли привести мустангов на свою землю.

.,. – /Почему? – спросила. Рейн пораженно.

– Бедность. У них не было ни загонов, ни заборов, ни лишних наездников. Только упорство. И больше ничего.

– А мустанги не убегали?

– Они привыкают к территории. Передвигаются по широкому кругу, держатся хорошо знакомых пастбищ и водопоев. Двое мужчин могли работать с целым стадом.

Прыгая, как лягушки, они отрезали доступ к воде/гнали мустангов все дальше и дальше.

– И сколько это длилось?

– Пока лошади не становились такими голодными и измученными жаждой, с воспаленными ногами, что можно подойти и набросить на них веревку. Они готовы были идти уже куда угодно ради глотка воды.

Рейн повернулась к Корду, очарованная тембром его голоса; рядом с ним ей было комфортно и спокойно. Казалось, что его голос она могла бы слушать бесконечно, как музыку.

Корд продолжал говорить, не отрывая глаз от дороги.

Он давно не вспоминал о прошлом, о людях из родных мест, об ароматах детства. По некоторым причинам сегодняшние воспоминания вызывали у него щемящую грусть.

– Отец ходил на последнюю охоту за лошадьми, когда ему было всего девять, – спокойно продолжал Корд. – Хороших мустангов угнали, в те места пришли люди и заселили все.

– Держу пари, это были упрямые маленькие пони.

– – Да, У них самые твердые копыта в мире.

Воспоминания, ранящие душу, словно выстрел. На стене в спальне отца висели старые причудливые фотографии с виньетками, картины, изображающие мустангов и мустангеров, давно покойных.

– Что делал твой отец, когда убегал хороший мустанг? – спросила она.

– Дедушка и папа натягивали грубую веревку, чтобы другие лошади не ушли. Дедушка был настоящий шаман.

Своим голосом он мог загипнотизировать небольшое стадо.

Рейн улыбнулась. Внук определенно унаследовал дедушкин дар. Голос Корда обволакивал, точно бархат.

– Расскажи мне о своем детстве, – попросила она.

– Я учился ездить на лошадях, к которым никто, кроме отца, не прикасался. Я учился двигаться и никогда не подставлять спину. Я также узнал, что даже самая дикая лошадь может стать послушной, главное – запастись терпением и, – он усмехнулся, – не жалеть яблок.

Он умолк, внезапно вспомнив давно забытое ощущение: лошадь щекочет губами ладонь, беря с нее яблоко.

Лошадь, которая наконец стала тебе доверять. Вдруг его одолела сильная тоска по чему-то несбыточному.

– Дев мог бы подпустить тебя, – сказала Рейн.

– Он и впрямь такой норовистый?

– Да.

– А почему?

– Прежнему хозяину Дева нельзя было доверить даже муху, не то что лошадь.

Корд широко улыбнулся.

– Расскажи мне про твою лошадь.

– Я увидела Дева, когда мне было восемнадцать и я направлялась на соревнования вместе с отцом. В тот день Дев прыгнул и сбросил наездника.

– Такое не редкость.

– Конечно, – с готовностью согласилась Рейн. – Но это был особый случай. Когда мы добрались до препятствия, Дев все еще барахтался среди брусьев барьера.

Корд молча покачал головой. Ему не нужно объяснять, как это опасно для лошади и любого, кто попытался бы ей помочь.

– Наездник Дева стоял рядом, – продолжала она, а в голосе слышалось застарелое возмущение. – Он проклинал Дева, пинал и хлестал изо всех сил.

Корд пробормотал что-то нелестное себе под нос.

– Глаза Дева были дикими и совершенно белыми, – говорила Рейн, – с боков падала кровавая пена. Любая другая лошадь запаниковала бы и сломала себе ноги, пытаясь вырваться на свободу. Но только не Дев.

Он быстро посмотрел на нее. Глаза Рейн сузились, словно она вглядывалась в прошлое, губы сурово сжались.

– Что же ты сделала? – спросил он.

– Я схватила этого жестокого, глупого ублюдка и толкнула его к отцу. Потом стала разговаривать с Девом, пока он не успокоился. Когда он наконец позволил мне прикоснуться к нему, я вытащила его ноги и освободила его.

Корд легонько присвистнул. Он представил себе девочку-подростка в такой опасной близости к возбужденному жеребцу.

– Ты сильно рисковала.

– А что оставалось делать? – сухо осведомилась Она. – Когда я уговорила Дева встать на ноги, он был весь в крови, в мыле и дрожал мелкой дрожью. Он стоял и наблюдал за мной, прядая ушами. Я не могла отдать его этому садисту.

Корд быстро взглянул на нее. Эта изящная женщина в шелковом платье и с изумрудными серьгами никак не вязалась с тем эпизодом из прошлого. Но если вспомнить вчерашнюю Рейн, сумевшую справиться с паникой, оказавшись в руках незнакомца, то слова ее звучали вполне правдоподобно.

Да, Рейн – изящная и очень уязвимая женщина. Но в то же время сильная духом.

– Я спросила у этого сукина сына, сколько стоит его лошадь, – продолжала она. – Он сказал, что не пожалеет на нее пули. Дескать, Дев слишком стар, чтобы его кастрировать, и слишком средних достоинств, чтобы ездить на нем. – Она поколебалась, вспоминая, что случилось потом. Это был единственный раз в ее жизни, когда отец оказался рядом с ней. – Затем мой отец потянулся к его оружию и вытряхнул патрон.

– Это по-нашему, Блю, – сказал Корд, затаив дыхание.

Она резко обернулась к нему.

– Ты знаешь моего отца? – В голосе Рейн прозвучало обвинение.

– Но вряд ли он знает Корда Эллиота. – Он криво улыбнулся, наслаждаясь шуткой, которой не мог поделиться с ней. Он не должен больше упоминать прозвище ее отца.

Секунду поколебавшись, Рейн решила, что Корд вполне может знать прозвище Джастина Чандлер-Смита. Ее отец работал во многих посольствах за границей, в государственном департаменте и в Пентагоне. Он был заместителем министра, помощником секретаря и так далее и тому подобное.

Названия должностей бессмысленны. В тайном мире, в котором обитал ее отец, люди, не обладающие властью, имели внушительные титулы. Настоящие же вершители судеб были анонимны, серые кардиналы в высших эшелонах власти. Такова система, которую используют все правительства мира.