Тридцать дней до развода - Ашира Хаан Страница 17

— Да неважно… — отмахиваюсь.

Потому что и правда — неважно.

Алла, Светка, Валентин, тридцать дней до развода, трудовая книжка, которую я забыла забрать, недостаток кофе в крови, недостаток крови в кофе, вечная грязь родного города, обсчитавший таксист, натирающие туфли.

Все неважно.

Важно только, что вот он — стоит передо мной, и ослепляющий свет прожекторов, закрепленных где-то в вышине, обтекает его крепкую фигуру, обливает ее золотым, почти солнечным светом. Под рубашкой крепкие плечи — я еще помню, как гладила их и чувствовала жар под тканью, жар под кожей. Закатанные по привычке рукава — и темные волоски на них, о которые хочется потереться щекой, как кошка. Строгие джинсы, которые вчера не могли скрыть, как он меня хочет.

Взгляд. Прозрачно-светлых глаз, оттенок которых так и не могу уловить. То ли в июньскую зелень, то ли в отсветы апрельского неба, то ли в грозу. Майскую.

Хмурится, ерошит темные волосы, пропуская их сквозь пальцы, — и мне так бешено хочется сделать это самой, что я чуть не забываю, что собиралась сказать.

Что все неважно.

Потому что я хочу попросить его…

— Богдан… — И губы сами складываются в улыбку, выговаривая его имя. Как в седьмом классе млеешь от сладкого ужаса, записывая свое имя рядом с фамилией того, кто нравится. А сейчас даже просто произнести его имя — уже праздник.

— Даш-ш-ша… — Он шагает ко мне, нагло пристраиваясь в очередь к кофейному окошку, как будто так и надо. Но в голосе шипит раздражение.

— Послушай… — Я мнусь, оглядываясь по сторонам. Очередь равнодушна, но это только до первых слов, которые выдадут мои намерения. И потому я осторожна, как ниндзя на минном поле. — Ты зря это… Нам не надо…

Он рядом, рядом, рядом. Я вдыхаю его запах, переступаю с ноги на ногу и почти незаметно касаюсь рукой его предплечья. Вздрагиваем оба. Смотрим друг на друга стремительно расширившимися зрачками.

Не знаю, как он, а я только силой воли, выработанной за полжизни на диетах, удерживаюсь от того, чтобы повиснуть у него на шее и целоваться до одурения.

— Что… — Голос Богдана резко хрипнет, но он откашливается и продолжает резко и зло: — Встречаться с тобой тоже нельзя? Весь месяц?

Да тише ты! Люди кругом!

— Не стоит, — киваю.

— Зато с моей женой дела у тебя какие-то дела?

Так вот что его злит.

— Никаких дел, она предлагала работу, я отказалась!

— Еще бы ты согласилась… — мрачно говорит Богдан.

— Это была бы идеальная работа для меня… — грустно вздыхаю.

Потому что Алла и вправду занимается ровно тем, на чем я в Москве собаку съела, и, судя по ее портфолио, куда более породистую, чем она.

Если бы я задумалась, то сама бы занялась чем-то подобным. Последние тренды, вечная классика, сочетания цветов и фактур, цветотипы, личный стиль — все это воздух, которым я дышала три года. Я могла бы подобрать гардероб по запросу женщине с любым бюджетом, даже учитывая, что в местных бутиках коллекции прошлого года.

Но подчиняться или, того хуже, конкурировать с женщиной, муж которой сейчас смотрит на меня сверкающими яростью глазами, в то время как его рука уже обняла меня и поглаживает успокаивающе по спине… Ну, так себе идея, честно.

— Прости, Даш, — вдруг покаянно говорит Богдан. — Ты права. Если бы не я, у вас мог бы получиться прекрасный рабочий дуэт. Алка в организаторских вопросах хороша, а ты бы занималась творчеством.

— Богдан… — Он почему-то чертовски меня растрогал этой капитуляцией.

— Ваш кофе, молодые люди!

Мы оба очнулись, будто ото сна, разбуженные вмешательством продавщицы. Только отойдя со стаканчиком к скамейкам у панорамных окон, я сообразила, что мы не заказывали никакого кофе. Засмотрелись друг на друга.

Спасибо доброй женщине за спасение.

Но с этим и правда надо что-то делать.

— Послушай, Даш, мы все-таки взрослые люди, — начал Богдан.

Не знаю, что он хотел мне сказать.

Что мы можем держать себя в руках? Что имеем право иногда этого не делать?

Что нам должно быть наплевать, кто о чем подумает?

— Богдан, послушай и ты, — твердо сказала я. — Это все было… как затмение. Как ветер. Ветер перемен.

Я подняла на него глаза — и снова пожалела, потому что тем ветром мгновенно выдуло все мысли. Вот зачем у него такая темная щетина растет аккуратно, как по линейке, вырисовывая острый угол на челюсти. И это не работа стилиста, я же вижу.

Она мягкая или колючая? Что будет, если я дотронусь кончиками пальцев? Больше ничего…

— Ветер перемен… — выдыхает Богдан, глядя на меня потемневшим взглядом. — Как ты точно. Все так.

— Весной много у кого сносит голову, — говорю я, с трудом вспоминая заготовленные слова. Сейчас они не имеют никакого смысла, но я потом себя за них поблагодарю. — Это не повод рушить то, что строилось годами.

— Я уже все решил, Даш, — говорит он в то же мгновение, как я заканчиваю свою речь. Словно только терпеливо ждал финала, не вслушиваясь.

— Я тоже, — вздыхаю я.  — Я сделала неправильную вещь, и ты сделал неправильную вещь. Твоя жена вовсе не хотела разводиться с тобой. Я не хочу быть причиной разрушения семьи. Только не я! Прости!

— Что именно простить? — медленно говорит он, и глаза его покрываются корочкой льда. Теперь они совершенно точно голубые, как арктические ледники.

А мне страшно.

— Давай… вообще не будем. Ничего. Никогда…  — Мне так страшно, что я даже не могу это произнести.