По ту сторону лета - Одри Дивон Страница 17

Я ничего не видела, поэтому мне трудно сказать, что в точности произошло. Я даже не знала, что Арно вернулся. У себя в спальне я спокойно разглаживала складку на блузке, когда вдруг услышала шум и грохот. Прибежав в гостиную, обнаружила их сидящими рядышком на диване с видом воплощенной невинности. Но хрустальная пепельница валялась на полу, разбитая на мелкие осколки. Как будто играем в детскую игру, мелькнуло у меня. Раз-два-три, замри. Мне выпало водить, я считала, уткнувшись лбом в стенку, пока Эрмина с Арно дурачились и корчили рожи у меня за спиной. Но, стоило мне повернуться, они застыли словно два изваяния. Уже не в первый раз меня посещало неприятное ощущение, что я опять пропустила самое интересное. Да они же просто издеваются над тобой. Поди-ка узнай, что они тут делали. Ты уверена, что у них не дошло до секса? В конце концов, в их возрасте это нормально. Требовать ответа было бесполезно. Щеки у Эрмины пылали румянцем. Увидев меня, она бесцветным голосом произнесла: «Я уронила пепельницу. Извини». Чего она хотела — поцеловать Арно или убить его? Этого уже никто никогда не узнает.

Затем я заметила за диваном две шоколадного цвета полотняные сумки на колесиках. Неужели Эрмина собралась переезжать, удивилась я. Оказалось, ничего подобного. Арно встал, взял сумки и перенес их в мою спальню.

— Что это? — спросила я.

— Мои вещи.

— Все?

— Да, все. Если ты не против, я поживу тут некоторое время.

— Пожалуйста. Если объяснишь мне, в чем дело.

— Я поссорился со своей подругой. Из-за тебя.

Он сказал это без всякого раздражения. Тем не менее, своими словами он разбудил дремлющий вулкан и перевернул весь привычный порядок мироустройства. Подобные высказывания опасны — они, как бомбы, уничтожают все сущее. После них жизнь приходится начинать заново, с нуля. Вместе с тем, я уже успела понять, что Арно — из тех мужчин, которые с легкостью бросаются такими вот заявлениями, на которые не знаешь, что ответить. В общем, я стала невольной виновницей трагедии. Произнесенная им фраза состояла из нескольких слоев, и я попыталась проанализировать каждый. Во-первых, подруга. А ведь я даже не дала себе труда вообразить, что в его жизни может существовать некто, именуемый подругой. Вся манера его поведения, его текучая подвижность и грация на грани невесомости входили в вопиющее противоречие со словом «подруга», которое висло на нем тяжелым якорем, не давая ему уплыть в открытое море.

Я принялась освобождать один из шкафов, чтобы он мог разложить там свои вещи. Двигалась я механически. Что еще мне оставалось? Ведь это я была во всем виновата.

Кто же она такая, эта самая подруга, согласившаяся мириться с нашей странной сделкой? Кем должна быть девушка, готовая каждую ночь предоставлять Арно в мое пользование? Наверное, она его любит, иного я не допускала — нет, только не с ним. Скорее всего, они живут в крошечной двушке, в дешевом районе, где-нибудь возле конечной станции метро. Квартира заставлена типовой мебелью, купленной ими в одном из гипермаркетов парижского предместья. Они вместе выбирали низкий столик в японском стиле, радовались, предвкушая, как хорошо он будет у них смотреться, и ссорились, собирая его, потому что подруга неправильно вгоняла штыри, а значит, долго столик не продержится. Они наслаждались этим убожеством, обещая друг другу, что когда-нибудь все изменится, что удача наконец улыбнется им, потому что они красивы и молоды, а будущее таит немало сюрпризов. По вечерам подруга отпускала его, отрывала от себя, хотя понятия не имела, чем он занимается, пока она его не видит. Я-то думала, что днем Арно работает официантом в ресторане, а на самом деле он, вероятно, большую часть времени проводил с ней. По ночам, оставаясь одна, она лежала и думала о том, что сейчас он со мной — с женщиной, платившей ему за это деньги. Нетрудно догадаться, в каком образе она меня представляла — богатая развратница, ужас, да и только. Это было похищение, кража, насилие над ее личной жизнью. И это унижение повторялось каждый день, когда в половине седьмого вечера он в последний раз целовал ее перед тем, как идти ко мне. Я вовсе не считала Арно садистом, но не исключала, что он испытывает определенное удовольствие при виде измученной тревогой девушки, которой, бросив взгляд на часы, сообщает: «Пора, дорогая». Настоящим монстром оказался именно он. Тот, кого любят и кто сам искренне любит, ни за что не пойдет на подобную сделку.

Он выкладывал на мою постель груды барахла, а я аккуратно складывала каждый предмет принесенной им одежды. Выяснилось, что он не лишен известного франтовства: у него имелось огромное количество маек всех цветов и оттенков и довольно много брюк, все одного и того же фасона. Постой, ты не довела свою мысль до конца. Он сказал: «Из-за тебя». Это означает, что ваш пакт нарушен. Он обрисовал ей ситуацию таким образом, что она, то есть подруга, сочла ее приемлемой. Но теперь положение изменилось. Почему? Это был последний загадочный подтекст его богатой смыслами фразы. Я предпочитала не знать, какие он выбрал слова, чтобы заставить ее проглотить эту горькую пилюлю. Надо думать, он не слишком церемонился. «Сумасшедшая старуха, куча денег, везуха! А потом уедем с тобой на край света!» А что еще, по-твоему, он мог ей рассказать? Я вспомнила, как он каждый вечер раскладывал на полу гостиной карту и изрисовывал ее крестиками. А я, наивная душа, даже не заподозрила, что лично для меня места в самолете вообще не планировалось. Опять появилась дрожь в руках. Но я уже не пыталась ее скрыть.

Он сидел на кровати и смотрел на меня с немного виноватым видом: «Тебя сильно напряжет, если я устроюсь здесь? Если не хочешь, я найду что-нибудь еще. Как-нибудь выкручусь». Я покачала головой. Он поднялся и задвинул вторую сумку в угол комнаты: «Там у меня всякие прибамбасы, чисто личные. Я их и вытаскивать не буду». Я молча кивнула, сраженная. Он вышел, и я закончила разборку, стараясь выровнять дыхание и навести порядок в водовороте мыслей. Получается, он вывернул наизнанку мою же затею, обернув ее к собственной выгоде. Все пошло наперекосяк. Формально он соблюдал условия договора, извлекал из него всю возможную пользу, а я ничего не могла требовать сверх этого. Но подруга возмутилась, и равновесие нашего треугольника оказалось нарушено. Что же изменилось? Почему ее перестало устраивать, что он каждый вечер уходит от нее? Почему она порвала пакт? Из-за меня. Слабое утешение, но все же утешение. Оно согрело мне сердце. Они ссорились из-за меня. Я перестала быть брошенной женщиной и превратилась в причину раздора. Меня охватило легкое чувство стыда, заглушаемое мощным всплеском радости.

Ровно в полночь я покинула спальню и пошла укладываться на ночь в гостиную. Тень, замершую в правом углу комнаты, я не заметила. Я уже собиралась лечь, когда почувствовала за спиной какое-то движение. В кресле в стиле Людовика XVI сидела Эрмина, обняв руками коленки и уложив на них голову. Выражения ее лица я не разглядела, потому что в проникавшем с улицы слабом свете различала только ее силуэт. Она сидела в позе маленькой девочки. Ребенком Эрмина постоянно от всех пряталась. Она жила какой-то своей шпионской жизнью, стараясь открыть мир с изнаночной стороны. Уже тогда ей всего казалось мало. Она забиралась под обеденный стол и жадно ловила подробности наших с Жоржем споров — бедняжка, как ей, наверное, было скучно, и какое невеселое представление о взрослой жизни у нее должно было сложиться, — если не сидела в кухонном шкафу для веников и не подслушивала, о чем болтают домработницы. Она обладала поистине невероятной способностью подолгу хранить неподвижность. Полученную информацию она тщательно сортировала и, улучив момент, устраивала нам ловушки. Например, дожидалась, пока мы втроем — Жорж, она и я — не отправимся куда-нибудь в машине, и самым невинным голоском спрашивала: «Мама, а что это значит — спать с кем-нибудь? — Это значит, что два человека спят в одной кровати», — отвечала я первое, что придет в голову. Мои неискренние ответы навсегда превратили меня в глазах дочери в неисправимую лгунью.