Заложница миллиардера - Агата Лав Страница 17

Ворота поддаются легко, я приоткрываю их всего на метр, подныриваю снизу и тут же закрываю их за собой.

А вот тут темно. Абсолютно.

И шаг ступить страшно.

Я достаю сотовый, чтобы подсветить себе дорожку, и пытаюсь сориентироваться. Каждый мой шаг отдаётся громким эхом, который пугает меня, как трусишку, а тяжёлый химический запах мастерской не добавляет приятных ощущений.

Очень «вовремя» приходит мысль, что зря я это все. Надо было сидеть дома и быть образцовой воспитанной гостью, а не по чужим скелетам в шкафу ходить.

Черт!

Я действительно на что-то наступаю!

На кого-то…

Хриплый гневный выдох разрезает темноту и открывает мне, что мои нервы можно связывать в хаотичные тугие узоры. Буквально натягивать до треска. Я закрываю рот ладонью, чтобы не закричать, и загнанно дышу, пытаясь разобрать хоть что-то в темноте.

А в темноте только мат и шорохи.

Знакомое рычащее дыхание.

— Я тут, — произношу, когда понимаю, что он отступает к стене, ища опору.

Я протягиваю ладонь и натыкаюсь на его грудь, царапая пальцы об пуговицы рубашки. Странно, его дыхание, теперь тепло… Чувствуется, как правильное, заученное, словно я знаю его много-много дней.

Я ищу второй рукой стенку или хоть что-то твёрдое. Натыкаюсь коленкой на поручень и по характерному звуку понимаю, что это коляска. Она опрокинута на бок и лежит чуть правее. Но это плохая идея, не сядет он в неё, скорее, я в ней окажусь.

— Я сделала больно, да? Я случайно…

— Что ты здесь делаешь, мать твою?

— Я…

— Да, ты.

Его голос вонзается ледяными иголками в пространство, что разделяет наши лица. Но я смелею, замечая, что ярость отпускает его, он зол, но без желания карать и уничтожать. А это уже хорошо.

Я совсем наглею и приобнимаю его, когда, наконец, нахожу второй рукой опору. Пытаюсь сдвинуть его в правильном направлении, но упрямые мужчины так легко не сдаются. Никогда.

— Когсворт прогнал меня отсюда, — шепчу, отпуская выдохи между третьей и второй пуговицей его рубашки. — Я поняла, что здесь что-то важное, а у вас бесполезно спрашивать, вы вечно молчите. Только указываете, что мне делать, а я не люблю, когда мне указывают. Еще таким безапелляционным тоном. Я тоже упрямая.

— Как ты вошла?

— Было открыто.

— Исключено.

— Точно? Вы никогда не допускаете промахов? Не могли забыть запереть?

— Я слышал, как ты звенела ключами.

— Вам показалось.

Его ярость возвращается. Я чувствую, как мои щеки начинает опалять другой жар.

— Не нравится, — киваю. — Открою вам секрет: никому не нравится, когда его считают за идиота. Вот никому, даже девушкам. Вы утром нашумели непонятно за что. Я говорила правду, но вы все равно сорвались на меня. Может, если вам врать, будет лучше?

Я завожусь. Марина отправила меня прочь самолично, если бы увидела, как я “помогаю” ее брату. Да я и сама хотела быть с ним мягче, нежнее, но иногда это сильнее меня. Вот чего он стоит? Упрямый, злой, непоколебимый. Как у Марины хватает терпения? Неужели он не понимает, что это невыносимо. Видеть, что ему плохо, но не быть в состоянии хоть как-то помочь. Даже самым элементарным образом — помочь дойти до стула.

Я не выдерживаю и подталкиваю его силой. Слышу его замешательство, а потом барский раскатистый смешок. Мужчине смешно, что хрупкая девушка пытается пораниться об него. Отлично, просто отлично. Нет, я точно не Марина, я бы его прибила. Особенно, если бы он был моим младшим братом, с братьями можно не церемониться.

— Я сам, — Хозяин выставляет ладонь, сжимая мое плечо. — Я не калека.

Он обжигает меня силой, отставляет, как фарфоровую статуэтку, в сторону, и шагает к стене. Я чуть привыкла к темноте и различаю, что там стоит длинный металлический стол с инструментами и несколько стульев с высокими спинками. Они странно смотрятся в мастерской, но это ведь его мастерская, так что они неслучайно такие.

С моих губ почти срывает вопрос “принести воды?”, я сдерживаю его в последний момент и тоже подхожу к стулу. Сажусь рядом с мужчиной, чтобы не возвышаться над ним, и кручусь по оси, оглядываясь по сторонам.

— Мне нужна вода, — произносит он хрипло. — Ты можешь…

— Да, конечно. Где?

— В конце стола стоит холодильник. Прямо на столе.

Тот оказывается небольшим и с одним отсеком. Внутри зажигается лампочка, освещая полки с минералкой и пивом, мощности которой хватает и на помещение. Я замечаю множество оборудования, полок с запчастями, и квадратный внедорожник, стоящий в углу.

— Не закрывай, — бросает Хозяин. — Ты два раза чуть не упала, пока шла к нему.

— Спасибо.

Я иду к нему с бутылкой минералки, смотря под ноги. Мне становится неловко, что я могу увидеть его, а свет из холодильника достаточный. Как ночник.

Скрипит стул. Мужчина поворачивается ко мне левой стороной, я же возвращаюсь на свой и протягиваю ему бутылку. Он размашистым жестом принимает ее, обхватывая мои пальцы. Задерживается, не отнимая руки в воспитанный момент, и вдруг проводит большим пальцем по моей коже. Настойчиво и интимно, лаская… Он умеет не только в грубость, это открытие ошеломляет и я откликаюсь. Раскрываю ладонь навстречу, позволяя переплести наши пальцы.

Что-то происходит.

Как следующая ступенька.

На которую мы зашли удивительно легко.

Он рывком притягивает меня к себе вместе со стулом, заставляя ножки жалобно скрипеть. Я за миг оказываюсь под ним, почти утыкаясь в его грудь, и ощущаю его желание. Его тянет ко мне, по-настоящему, рьяно, но он замирает, чтобы не испугать меня.

Сдерживается.

Я же поднимаю взгляд, рассматривая левую сторону его лица в полумраке.

Он красивый.

По-мужски, по-северному.

Тяжелый взгляд и волевые черты, в которых не нашлось места изяществу. Левая сторона не тронута, на ней нет ни шрамов, ни ожогов, только если на шее… Да, на шее можно увидеть легкие штрихи, которые уходят под рубашку и перестают там быть штрихами. Там уже мазки и глубокие линии увечий. Я трогала его, так что знаю.

— Страшный? — он усмехается, замечая направление моего взгляда.

— Ты знаешь, что нет.

Ты…

Само-собой.

— Ты не повернешь голову? — спрашиваю.

Я протягиваю другую ладонь к его подбородку, хотя не верю, что он поддастся мне. Он сильнее сжимает мои пальцы на бутылке, которые начинают ныть под его катком.

— Тише, — добавляю, — не надо так.