Севильский любовник - Ева Адлер Страница 17

— Редко когда иностранцы могут должным образом оценить корриду, я был удивлен вашему интересу… Надеюсь, это не покажется фривольностью, если мы сразу перейдем на «ты». Друг моего друга — мой друг! — поначалу Ансельмо был не слишком разговорчивым, он пил свою сангрию и искоса посматривал на Марианну, явно пытаясь оценить ее, понять, что она из себя представляет.

Девушка скованно улыбалась и не знала, о чем разговаривать с тореро.

— Не все испанцы могут ее оценить! — попытался сгладить напряжение Энрике. — Что для тебя коррида, Ансельмо? Почему ты стал тореро? Расскажи! Может, это поможет сеньорите Марианне больше понять наши традиции?

— Потому что всякий раз, когда я выхожу на арену, вступаю в дикую схватку со свирепым соперником. Он так же храбр и смел, как и я — это целое искусство! А еще мой дед был пикадором, прадед — тореро. Только отец почему-то отошел от семейной традиции. Я всегда восхищался корридой. Это целая жизнь — неистово страстная и дикая. Я чувствую себя древним гладиатором, выходя на арену. Этого всего не объяснить словами. Это нужно чувствовать. Этим нужно жить. Это в крови. Наверное, с любовью к корриде рождаются.

Марианна поймала взгляд тореро — он глядел пристально и долго, будто и ее хотел околдовать, как до этого — быка. Видимо, это привычка — так смотреть. Матадору нужно постоянно быть начеку.

— А что самое сложное? — решилась спросить Марианна. Ей казалось — это выход на арену, тот миг, когда бык летит навстречу.

— Самое сложное — забыть о публике! — рассмеялся Ансельмо. — Они все наблюдают за тобой, любят тебя, кричат, но ты должен забыть. И смотреть только на быка. Это сложно. Отвлекся — окажешься на рогах… Только если противники корриды добьются своего, все это останется в прошлом, — голос его стал усталым, глаза остекленели.

— Просто нужно что-то менять, — вспыльчиво заявил Энрике и чуть подался вперед. — Нужно, чтобы меньше страдали быки, нужно увлекать молодежь, которая сейчас занята только футболом! А матадоры? Где прежние мастера? Ансельмо, согласись, они часто выходят на арену, делают несколько простых движений, быстро убивают быка, у которого подпилены рога — и все! Где страсть, где спектакль? Где шоу?

— Я согласен, мало стоящих тореро, — криво улыбнулся Ансельмо, его взгляд потух. — Но и школ прежних не стало! А насчет противников… Первая — Каталония! Черта с два им нужно запретить корриду. Дело не в жалости к быкам. Дело в национализме… И никто не переубедит меня в обратном.

Марианна заметила, как Энрике бросил быстрый взгляд на друга, словно ему не понравилось, куда свернула тема разговора. Да, тема сепаратизма была болезненной для любого испанца.

— Ты просто не любишь каталонцев, — попытался перевести все в шутку Альмавива.

— Да нет, я их очень даже уважаю, — напряженно улыбался тореро, принимаясь за паэлью. Ел он быстро, резко, глотал, казалось, почти не жуя. И то и дело посматривал на Марианну странным своим взглядом, который она никак не могла понять и прочесть.

Но он взволновал ее. Не так, как взгляд Энрике, иначе. В черноте тореровых глаз была та тьма, из которой рождаются народные стихи и песни, то самое цыганское романсеро, там была та тьма, которая может тебя уничтожить, если прикоснешься к ней.

Нет, влюбиться в Ансельмо Ромеро она никогда бы не смогла. Опасный и непредсказуемый, взрывной и дикий. Гордый и самовлюбленный. С таким мужчиной тяжело… да и слишком он увлекающийся. Делить любимого с толпой поклонниц — что может быть ужаснее?

Марианна неосознанно сравнивала мужчин между собой, бросая на них короткие быстрые взгляды. И сравнение было не в пользу тореро не только в плане их характеров — профиль Энрике был красивее, взгляд его прямее и честнее, лицо — благороднее. В нем не было лихости Ромеро, и Марианна поняла, что ей это даже нравится.

— Коррида — символ Испании, и ее противники не смогут ее запретить! — в голосе тореро уже не усталость — там едва сдерживаемая ярость и страсть.

— А может, они по-своему правы? — осторожно спросил Энрике, будто дразня Ромеро.

И Марианна, глядя на этих мужчин, поняла, что у них весьма странная дружба — в ней есть место и противостоянию, и соперничеству, но при этом у них есть много общего — увлеченность своим делом, гордость за свою страну. И им никогда не бывает вместе скучно.

— В чем? — ухмыльнулся Ансельмо, и стало ясно — этот спор происходит не в первый раз, но он — лишь традиция, лишь игра, по крайней мере, для одного из мужчин, и на самом деле Альмавива не имеет ничего против корриды, он лишь дразнит тореро, как пикадоры дразнят быка в начале боя. Он играет с ним. Но матадору не нравятся эти игры, он злится. И Марианна увидела, что Энрике может быть и жесток — ведь то, как он ведет себя, нельзя назвать дружеским подтруниванием. На такой тон можно и обидеться.

— В том, что коррида жестока, что на арене происходит самое настоящее убийство, — парировал Альмавива со странным прищуром.

Тореро ухмыльнулся, помолчал, медленно отправил в рот кусочек копченого окорока и потом сказал:

— Мы не должны ничего объяснять миру. Бой быков — это как с искусством, с литературой или танцем… с рисованием. Все критерии субъективны, книга или картина может тебе нравиться, может вызывать неприятие или отвращение. Но факт остается фактом — она имеет место быть. И так считаю не только я.

Марианна молча слушала — ей казалось дикостью многое из того, что говорил Ансельмо, но его голос и его рассуждения завораживали. Не то чтобы он мог убедить ее в своей правоте, но было интересно вникать в это все, узнавать изнутри. И его позиция нравилась ей почему-то больше, чем насмешки Энрике. Потому что он был честен с самим собой и миром, это тореодор, будто бы явившийся из славного прошлого Испании.

— Но я могу понять защитников, которые говорят о страданиях животных. Мне тоже не доставляет радости убивать, но иберийские быки выращиваются специально для корриды, и если бы не она, неизвестно, сохранился бы этот вид? — Ансельмо продолжил есть, запивая вином закуски и колбаски. То и дело он поглядывал на Марианну, словно призывая ее вступить в диалог.

Она же отвела взгляд от тореро — он смущал ее — и принялась рассматривать смуглых испанок с цветами в волосах, их красивых и галантных спутников, загорелых, стильных, одетых в цветные рубашки, дымящих сигарами и пьющих вино. Громко кричали дети, откуда-то доносилась музыка, и жара, к вечеру немного отступившая, уже не так сводила с ума.

— Вчера, например, был новилладас, но я хотел, чтобы ты побывала на арене, когда там мой друг, — принялся говорить Энрике, объясняя подробности боя. — Ансельмо уже не выступает против молодых быков, там участвуют новильеро, новички. Именно такие бои хотят закрыть прежде всего, но если это случится, то новые тореадоры останутся без работы. Кризис будет не только экономический, но и кадровый. И знаешь, несмотря ни на что, я все же не хотел бы, чтобы коррида исчезла. Это магия испанского праздника, в этом есть свое волшебство. Это старая Испания, Испания Лорки и Дали, та страна, где я родился и где хотел бы умереть.