Солнце тоже звезда - Никола Юн Страница 16

ИСПОЛЬЗОВАТЬ НАУКУ ПРОТИВ меня – довольно хитро. Четыре Очевидных факта: он фантастически глуп. И слишком оптимистичен. И слишком бесхитростен. И ему довольно неплохо удается меня рассмешить.

– Вопрос номер один довольно сложный, – говорит он. – Давай начнем со второго: тебе хотелось бы стать знаменитой, и если да, то в какой области?

– Ты первый.

– Я бы стал самым главным поэтом.

Ну разумеется. Очевидный факт: он безнадежный романтик.

– Ты был бы нищим, – сообщаю я ему.

– Нищ деньгами, богат словами, – тут же парирует он.

– Меня сейчас вырвет прямо на тротуар, – отвечаю я слишком громко, и женщина в костюме резко отклоняется в сторону, чтобы обойти нас.

– Я помогу тебе прийти в себя.

Правда, он слишком наивный.

– И чем же занимается главный поэт? – спрашиваю я.

– Дает мудрые поэтические советы. Именно ко мне приходили бы мировые лидеры со своими чудовищными философскими проблемами.

– И как бы ты их решил? Написал бы им стихотворение? – Скепсис в моем голосе сложно не заметить.

– Или прочел, – говорит он с еще более невозмутимым прямодушием.

Я делаю вид, что меня сейчас вырвет. Он слегка подталкивает меня плечом, а потом дотрагивается ладонью до моей спины, как бы удерживая меня от падения. Мне настолько приятно это прикосновение, что я немного ускоряю шаг, чтобы скорее отделаться от его руки.

– Циничной можешь быть ты сколь угодно, но жизнь спасти поэзия способна, – вдруг цитирует он какую-то строчку.

Я хочу убедиться в том, что он шутит, но его глаза говорят об обратном: он и впрямь верит в эту чушь. Как мило. И глупо. Но по большей части все же мило.

– А что насчет тебя? Какой славы хочешь ты? – спрашивает он.

Это простой вопрос.

– Я была бы великодушным диктатором.

Он смеется:

– Какой-то конкретной страны?

– Всего мира, – говорю я, и он снова смеется.

– Все диктаторы считают себя великодушными. Даже те, у кого в руках мачете.

– Уверена, этим как раз известно, что они жадные, кровожадные ублюдки.

– А ты не была бы такой?

– Нет. Чистое великодушие. Я бы решала, что хорошо и для кого и делала бы это.

– А вдруг то, что хорошо для одного человека, для другого добром не является?

Я пожимаю плечами:

– Невозможно сделать хорошо всем. Как мой главный поэт, ты мог бы утешить невезучих воодушевляющим стихотворением.

– В точку, – произносит он с улыбкой, затем снова вынимает телефон и начинает пролистывать вопросы.

Я бросаю быстрый взгляд на свой собственный телефон. На долю секунды трещина на экране приводит меня в недоумение, но потом я вспоминаю о своем недавнем падении. Ну что за день сегодня! Снова я задумываюсь о множественных вселенных и гадаю, есть ли такие, где мой телефон и наушники остались целы.

Есть вселенная, в которой я сейчас дома, собираю вещи, как хотела моя мама. Телефон с наушниками в порядке, но я не познакомилась с Даниэлем.

Есть вселенная, в которой я пошла в школу и спокойно сижу на уроке английского, не рискуя угодить под машину. И снова никакого Даниэля. В еще одной обезданиэленной вселенной я все же сходила в Службу гражданства и иммиграции США, но не встретила Даниэля в магазине пластинок, а следовательно, не задержалась, беседуя с ним. Я подошла к пешеходному переходу задолго до того, как там появился водитель BMW, и не возникло никакой почти аварии. Телефон с наушниками остались целы.

Конечно, существует бесконечное число этих вселенных, в том числе и та, где я все-таки встретила Даниэля, но он не сумел спасти меня на пешеходном переходе, и пострадали не только мои вещи. Вздохнув, я проверяю, сколько еще идти до конторы адвоката Фицджеральда. Двенадцать кварталов. Интересно, скольку будет стоить ремонт экрана. А может, мне вообще не понадобится чинить телефон. Вероятно, на Ямайке все равно придется купить новый.