Признание в любви - Тасмина Перри Страница 16

Никогда прежде Джорджия не осмеливалась говорить при матери о чем-либо подобном. И, хотя мысль о том, что ей придется несколько часов позировать перед художником или скульптором, казалась девушке скучной и глупой, Джорджия любила слушать рассказы Эстеллы о ее приключениях в молодости, проведенной во Франции.

Эстелла, дочь цирковых артистов, никогда не испытывала давления, которому хотелось бы противостоять. Слишком маленький рост – и, как сказали бы некоторые, слишком оригинальная внешность – отрезали ее от мира высокой моды. Но она была востребованной натурщицей для некоторых знаменитых художников того времени, включая Родена и Пикассо, наблюдала, подмечала, а затем, вернувшись в Англию, и сама занялась скульптурой и живописью.

– Ты хочешь стать натурщицей? – с удивлением спросила Эстелла.

– Все говорят, что мы с тобой похожи.

Джорджия внимательно смотрела в лицо матери, размышляя о том, не воспримет ли Эстелла это замечание как оскорбление. Три недели назад Эстелле исполнилось сорок три года, и никто не мог бы отрицать, что мать Джорджии все еще красива – ее длинные кудрявые волосы спадали на стройную спину красно-каштановыми волнами, лицо сохраняло свежесть и тонкость черт. Да, между матерью и дочерью было сходство – яркие внимательные зеленые глаза, широкий рот, губы, похожие на лепестки роз, – но те люди, которые называли их близнецами, явно преувеличивали.

– Дорогая, ты красивая девушка, но для того чтобы стать натурщицей, тебе не хватает самоуверенности.

– И каким образом самоуверенность могла бы помочь мне стать хорошей натурщицей?

Эстелла подошла к дочери и села рядом с ней, погладив ее по волнистым светлым волосам.

– Я знаю, что ты нервничаешь из-за предстоящего сезона, но не стоит так уж переживать, – сказала женщина более мягким тоном. – Следующие несколько месяцев будет весело. Вспомни, ты говорила, что боишься ехать в пансион для благородных девиц, а потом оказалось, что тебе там понравилось.

– Мне понравилось гулять по Парижу, а не составлять букеты и учиться есть апельсины с помощью ножа и вилки.

В открытое окно ворвался ветер, и Джорджия задрожала.

– Мама, я не знаю, что на тебя нашло. Вся эта суета с сезоном так на тебя не похожа. Ты всегда была свободолюбивой представительницей богемы. И я просто не понимаю, зачем ты заставляешь меня делать то, что сама возненавидела бы в моем возрасте.

– Дорогая, мы уже обсуждали это.

– И ты не услышала ни одного произнесенного мной слова.

– Я услышала, моя дорогая. Понимаю, ты хочешь стать писательницей, жить в чудной маленькой мансарде на Рив Гош. Я все понимаю. Потому что сама была такой. Я это чувствовала и делала.

Эстелла сменила позу, чтобы посмотреть дочери прямо в глаза.

– Я знаю, что иногда ты немного стыдишься меня. Знаю, что ты считаешь меня фантазеркой. Но я практичная женщина. Мне больше не хочется жить так, как раньше. Пусть у тебя недостаточно самоуверенности, чтобы стать натурщицей, но ты красива и молода. Ты можешь удачно выйти замуж, и, поверь мне, твои мечты стать писательницей исполнятся гораздо быстрее, когда у тебя появится подушка финансовой безопасности.

Поезд дернулся и остановился на станции Паддингтон, сопровождая остановку долгим свистком и пронзительным визгом тормозов. Джорджия знала, что возражать дальше просто не имеет смысла. Бессмысленно жаловаться на то, что она чувствует себя, как откормленная корова, которую посылают на ярмарку, – или более удачным будет сравнение с ягненком, отправленным на заклание? Их семья была разорена. Судьбу Джорджии уже решили: она должна смириться с планами матери, вознамерившейся подыскать ей подходящего мужа.

Эстелла заказала такси у вокзала, и, сидя в автомобиле, Джорджия прилипла носом к стеклу, изучая проносящиеся мимо лондонские улицы. Путешествие из Девона длилось более шести часов. Уже почти стемнело, и город за залитым дождем окном кеба превратился в мешанину огней и теней. Несмотря на протесты, Джорджия ничего не имела против Лондона. Она не считала его красивым или романтичным, как Париж, в который во время войны сбежала от бомбежек, но сложно было не восхититься Гайд-парком или отелем «Дорчестер», сиявшим в сумерках.

Мать и дочь направлялись к тетушке Сибил и дяде Питеру, которые жили в красивом белом мьюз-хаусе за Пимлико-роуд.

Такси остановилось у дома, чемоданы вытащили наружу, и Джорджия замерла на минуту, любуясь лестницей из полированного камня и блестящей входной дверью.

Экономка Сибил и Питера, одетая в униформу, пригласила их войти, а тетушка тем временем уже сбегала по лестнице.

Джорджия не видела тетушку с прошлого лета и решила, что с тех пор та заметно постарела. Она не знала точного возраста Сибил, но полагала, что ей около сорока пяти. В строгом платье, с ниткой жемчуга на шее и седыми волосами тетушка выглядела на десять лет старше Эстеллы, которая была одета в розовые капри, тюрбан и белый жакет из альпаки.

– Наконец-то, – сказала Сибил, легонько целуя гостий в щеки. – Входите, – добавила она, разворачиваясь так быстро, что дорогая даже на вид темная ткань ее платья зашуршала.

– Питер и Кларисса вот-вот вернутся. Миссис Брайант приготовила на обед цыпленка, но, полагаю, больше всего вы сейчас хотите горячего чаю.

Миссис Брайант, экономка, застыла у двери, готовая взять у гостей пальто.

– Ты переделала дом, – сказала Эстелла.

Джорджия внимательно оглядела интерьер. Если Сибил постарела, то ее дом теперь выглядел гораздо более современным. Строгая жесткая мебель и старые ковры, которые словно были позаимстованы из гостиной викторианской эпохи, исчезли. Тут и там появились новые яркие вкрапления, которые куда больше соответствовали стилю Эстеллы.

– Ах, в такой же оттенок фуксии я недавно выкрасила курятник на нашей ферме, – сказала Эстелла, проводя пальцем по ярко-розовой оттоманке.

– О да, очень мило, – ответила Сибил, выражение лица которой не соответствовало ее словам.

Джорджия чувствовала, что между ее матерью и тетей нет ничего общего, – прошлое Сибил было связано с домашними делами, а Эстелла была оригинальной и эксцентричной. Хотя эксцентричного поведения можно было бы ожидать скорее от Сибил, младшей дочери достопочтенного Дэвида Кастлрига. Именно его титул и позволил им иметь такой комфортабельный дом, а вовсе не чиновничий пост дяди Питера в министерстве внутренних дел.

– Я нашла чудесного дизайнера, Дэвида Хикса. Он сейчас работает на представителей высшего света Лондона. Так как прошло ваше путешествие? – спросила Сибил, когда часы пробили пять.

– Не сказала бы, что мне было жаль покидать ферму, – ответила Эстелла, садясь. – Зима в этом году была суровой. Пятнадцать цыплят не перенесли сильного мороза. Чтобы не последовать за ними и хоть как-то спастись от холода, мне пришлось питаться жирными тостами и набрать вес.

– Не представляю, как ты справлялась с трудностями, живя вдалеке от цивилизации, – с трагическим вздохом сказала Сибил. – Тебе давным-давно следовало вернуться в Лондон.