Достойна счастья - Полина Федорова Страница 16

Ежели кому-то приходилось совершать вояж в ноябре месяце, скажем, от Тифлиса до Москвы, то не дадут соврать: более шестидесяти верст в день в среднем отношении проделать крайне затруднительно. И если в начале пути еще можно делать верст семьдесят пять, то, начиная от Харькова, дорога в это время столь ужасна, что в день нельзя проехать и пятидесяти верст. Вот и выходит на круг шестьдесят верст за день. Стало быть, вся дорога от Тифлиса до Москвы займет пять недель. Путь же от Эривани до Архангельска — почти вдвое, да прибавьте к осенней грязюке зимнюю северную хлябь, вот и выйдет у вас ровнехонько десять недель, кои провел в дороге ротмистр Браузе, испросивший себе четырехмесячный отпуск.

Зачем понесло в Архангельск Леонида Викентьевича, потратившего на дорогу более половины своего отпуска? Да все за тем же: объясниться, наконец, с Елизаветой Петровной и проявить истинное благородство чувств и намерений, предложив ей, всеми, верно, отвергнутой и несчастной, руку и сердце.

Он приехал в Архангельск в конце января. И конечно, не застал в нем никого из Тормасовых. Старые знакомцы поведали, что после смерти батюшки затворилась Елизавета Петровна на Симеоновой мызе, а прошлой весной и вовсе отбыла в неизвестном направлении. Ну, как тут быть? Другой на месте Леонида Викентьевича опустил бы руки: поди, сыщи в такой державе, как Россия, одного-разъединственного человека! Сие равно, что иголку в стоге сена сыскать. Да только не из таковских был ротмистр Браузе. Не зря, верно, текла в его жилах остзейская кровь, не дозволяющая оставить дело на полдороге. Сообразил, что тут с иного конца надобно зайти. Ведь с кем она уехала? С горничной. А у горничной небось товарки в городе имеются. Их и надлежит порасспросить.

На третий день по приезде в Архангельск ротмистр отправился с визитом к помощнику командира гарнизонного баталиона подполковнику Егору Генриховичу Ягодинскому, исправлявшему таковую должность и при генерал-майоре Тормасове. Подполковник принял его как старого товарища, много расспрашивал про генералов Паскевича, Ермолова и Раевского, про войну, про взятие Эривани и выказывал неподдельное сожаление, что его прошению о переводе на Кавказ не дали ход. Кажется, Ягодинский был крепко обижен на то, что начальником гарнизона стал не он, а человек, присланный со стороны.

— У меня в вашем доме, Егор Генрихович, имеется дельце частного характера. Мне надо переговорить с вашей горничной Меланией, вы не возражаете? — в конце разговора спросил Браузе.

— Да ради Бога, барон — согласно кивнул Егор Генрихович, и дернул сонетку звонка.

— Слушаю, барин, — вошла в комнаты Мелания.

— Наш гость, господин ротмистр, желает с тобой поговорить, — сообщил ей Ягодинский и деликатно вышел из комнат, оставив их наедине.

— Чем могу служить? — покорно произнесла Мелания и опустила голову.

— Ты ведь была знакома с горничной госпожи Тормасовой? — подойдя к ней, спросил Браузе.

— Да, — тихо ответила Мелания.

— И вы были подруги, — утвердительно произнес Леонид Викентьевич, давая понять горничной, что ему многое известно.

— Да, — еще тише произнесла Мелания, и ее пальцы принялись перебирать край фартучка.

— Скажи мне, куда она уехала?

— Я не знаю, — ответила Мелания, и ее лицо залила краска.

— Ты говоришь неправду, — вплотную подошел к горничной Браузе. — Посмотри на меня.

Мелания медленно подняла голову и мельком глянула на него.

— Смотри на меня!

Горничная подчинилась.

— А теперь скажи мне, куда она уехала вместе с госпожой.

— Я не зна…

— Не лги мне! — прикрикнул на нее Браузе. — Иначе я буду вынужден попросить Егора Генриховича отправить тебя на конюшню и уже с помощью кнута задавать тебе вопросы. Мы с ним старые товарищи, так что, думаю, он не откажет мне в моей просьбе. Ну!

— Наташа мне сказала, что Елизавета Петровна не велела ей никому говорить, куда они едут, — испуганно промолвила горничная.

— Но с тобой твоя подруга поделилась, так?

Мелания снова опустила голову.

— Так?

— Да, — почти прошептала она.

— Так говори, куда они уехали, черт бы тебя побрал!

— В Казань, — одними губами сказала горничная.

— Куда? — не расслышал Браузе.

— В Казань, — еле слышно повторила горничная.

И Леонид Викентьевич тем же днем выехал из Архангельска.

Зимой российские дороги еще куда ни шло. Ежели, конечно, не накроет оттепель. Однако путь от Архангельска до Казани опять же немалый, едва не в половину России. Так что когда ротмистр Браузе приехал в Казань, отпуску ему оставалось только что на дорогу до Эривани. И вот ведь напасть: сведений о проживании госпожи Елизаветы Петровны Тормасовой раздобыть нигде не удалось. В консистории, правда, была найдена таковая фамилия, но принадлежала она некой Харитине Флегонтовне Тормасовой, почившей еще во времена царствования Анны Иоанновны на сто втором году жизни и захороненной на погосте Кизического монастыря. Так что расспросы сей дамы, даже приди он на ее могилу, ничего бы не дали, ибо покойники имеют решительное обыкновение молчать. Ничего о Елизавете Петровне Тормасовой не знали и в полицейской управе. О Дивовых же ему сообщили, что дом в Казани на Грузинской улице после смерти его владелицы перешел в собственность ее старшего сына Георгия Васильевича Дивова, артиллерийского полковника, в настоящее время здесь, в Казани, отсутствующего. И круг замкнулся.

Пообедав в Дворянском собрании, Леонид Викентьевич отправился в губернское правление выправить себе бумаги, а затем пошел в почтовую контору за подорожной. Делать ему в этом городе более было нечего. Верно, соврала девка Мелания, услав его в Казань. Вот зараза-то! Видать, не судьба свидеться более с Елизаветой Петровной.

И как это всегда бывает, когда после череды сплошных неудач человек уже готов отказаться от задуманного, вот-вот впадая в безысходное отчаяние, провидение вдруг дает ему возможность исполнить задуманное. Леониду Викентьевичу оно послало в качестве шанса во исполнение желаний горничную Наташку. Она прошла буквально в двух шагах от ротмистра, совершенно не заметив его, а вот он ее заметил. И пошел следом, немного поотстав, дабы, вдруг оглянувшись, она не смогла бы признать его.