Тень Роксоланы - Айрат Севийорум Страница 16

И все время это обращение – Хюррем Хатун… Впору растеряться.

Настенька понимала, что новое имя – самый нежный подарок султана. И что этому подарку даже больше, чем всем тканям и драгоценностям, больше, чем новым просторным покоям и личным служанкам, завидуют все в гареме. Особенно Махидевран Султан. Но не чувствовала она себя Хюррем Хатун. Никак! И мусульманкой не чувствовала, хоть и тщательно соблюдала все обряды – Аллах упаси, еще заметит кто, что она по-прежнему крестится потихоньку да молитву читает перед сном, прося доброго Боженьку разбудить ее с утра, не позволить умереть во сне и без покаяния.

Она все еще была Настенькой. Смешливой девчонкой, которая обожала передразнивать всех вокруг, чей смех был похож на россыпь серебряных колокольчиков, а рыжие волосы вечно торчали во все стороны. Настенькой, которая пела тонким детским голоском печальные протяжные песни, танцевала до упаду в овинах во время Масленицы, знала больше всех колядок во всей округе и вышивала самые красивые рушники в деревне. Настенькой, которая в лесу не боялась никакого зверя – ни ползающего, ни летающего, ни переваливающегося на четырех лапах, а умела поговорить с любым: что с зеленой гадюкой, свернувшейся на клюквенной кочке, что с медведицей, лакомящейся малиной, что с кукушкой, насмешливо кричащей с верхушки сосны.

Новая жизнь казалась ей чудным сном, волшебной сказкой. Вот проснется с рассветом – и с утренним туманом растают дивные видения. Не будет больше султана, который смотрит на нее обожающими глазами, служанок, что с поклонами подают еду и питье, странных нарядов и удивительных подушек, шитых золотом и серебром. А вновь увидит Настенька старую хатку, вросшую в землю почерневшими от времени бревнами, соломенную крышу, низко нависающую над россыпью весенних первоцветов, батюшку, что при свете лучины бормочет, читая Писание, матушку, хлопочущую у плиты, а в низкое слюдяное оконце заглянет неяркое солнце, разбившись на множество разноцветных искорок…

Из этого сна ничего не жалко было Настеньке, разве что султана. Так бы и смотрела на него, и насмотреться не могла!

Но, открывая глаза, видела она перед собой служанок, раскладывающих перед юной любимицей повелителя роскошные одежды, серебряную посуду, непривычную еду, от которой ныл живот, а за высоким стрельчатым окном шумел огромный город. И пахло не сырой землей и густой, влажной зеленью, а морской солью, рыбой, тяжелой сладостью экзотических цветов, да из бедных кварталов и от невольничьего рынка доносил ветер вонь пота и фекалий, да сухая пыль влетала в распахнутое окно, оседая на волосах, припорашивая их тусклой сединой.

Когдастало известно о беременности Настеньки, служанки начали суетиться вокруг нее еще больше. И почтения к ней прибавилось. Еще бы, она ведь уже была не просто гюзде – любимица, но икбал – принявшая семя султана, которое дало росток. Настенька же к своей беременности относилась как к должному: она обещала султану родить сына, и вот – она его уже носит под сердцем. И вкусы ее оставались так же просты, как в те времена, когда она бегала босиком по родным лугам.

Вот только не знала Настенька, как ее простота отзывается в султанском дворце.

Венецианский повар, готовивший деликатесы для особо привередливых султанских наложниц, только всплескивал пухлыми ладонями, услышав новые требования.

– Да где ж я возьму эту квашеную капусту? Да как ее готовят? Соленые огурцы! Да где ж это видано?! – возмущался он. – Такое только простолюдины едят в варварских странах. А вот цыпленок, фаршированный перепелиными яйцами, утиная грудка в кисло-сладком соусе… Посмотрите вот на это! Печеночка! Воздушная прямо! Настоящая fegato alia veneziana, сам дож Венеции не отказался бы отведать! А ей какие-то огурцы подавай! Капусту! Где ж это видано?!

Венецианец наотрез отказался готовить блюда, требуемые молодой госпожой. Темница, в которой повара держали неделю, не помогла его кулинарным талантам – он попросту не знал, с какой стороны подойти к квашеной капусте или огурцам в меду, да и сами огурцы были для него небывалой диковиной.

Стамбул – великий город, в котором можно найти все, что пожелает душа. Это смешение ароматов и наций, вероисповеданий и даже законностей, диковинная похлебка, вечно кипящая на огне, иногда выплескивающаяся с клубами пара на раскаленную поверхность плиты, если крышка закрыта слишком плотно. Если чего-то нет в Стамбуле, значит, этого нет и во всем мире.

Один из янычар привел в Топкапы повара, родом из украинских земель – здоровенного мужика с гладко выбритой головой и лицом, лишь запорожский оселедец обвивался вокруг уха да длинные висячие усы касались груди. Алые шаровары его были так широки, что из них вполне мог бы получиться парус на небольшой корабль, белая вышитая рубаха была стянута шелковым кушаком высоко, прямо под грудью – уж очень выпирал живот, будто мужик проглотил арбуз. Из холщовой котомки, незаметно повисшей на плече, торчали деревянные ложки, пучки ароматных трав и прочие принадлежности поварской профессии, коей он, по его же утверждению, владел в совершенстве.

– Огурчики в меду? Госпожа просит? – Украинец только пожал плечами, и длинные усы его нахально дрогнули. – Да вы только принесите мне огурчики, а я уж приготовлю. Она будет довольна.

О, Аллах! Легко сказать – принесите огурцы, а взять-то их где? Вот уж чего не было на стамбульских базарах, кишащих людьми и товарами так густо, как блохи на бездомной собачонке. Специально снаряженная фелука помчалась к крымским берегам за вожделенными огурчиками. Для маленького шахзаде, что носила под сердцем юная икбал, ничего не жалко. Пусть султан не сможет сказать, что не сделали все, что возможно. Пусть просветлятся очи его, когда он увидит свою любимицу здоровой и улыбающейся.

Новый повар размашисто перекрестился на купола мечетей и принялся за дело. Не прошло и недели, как на столе юной икбал появились все требуемые блюда: и похрустывающая капусточка, источающая острый аромат, в которой ярко горели шарики алой клюквы, и кислые огурчики, и многое другое, о чем Настенька с тоскою вспоминала, думая о родном доме.

И Настенька продолжала чувствовать себя в волшебной сказке. Она гуляла по саду, шутила со служанками, собирала огромные охапки роз, которые расставляла в своих покоях, читала и перечитывала письма султана да писала ему ответы, вкладывая в вычурную вязь чужого языка всю любовь, которой полно было ее сердце. Все изменилось в один день.

Как обычно, Настенька с самого утра, едва позавтракав, отправилась в сад в сопровождении служанок. Неподалеку маячили охранники – не дай Аллах, молодая госпожа споткнется, упадет, а вдруг еще змея случайно заползет на зеленую лужайку. Да мало ли какая беда может приключиться. Султан потом никого не пожалеет. Так что лучше понаблюдать, своя ж голова целее будет.

– На качелях бы покачаться, – вздохнула Настенька, срывая у края дорожки фиолетовый колокольчик. Он напоминал о родном доме, и у девушки защемило в груди. Вот бы посмотрели на нее родители, то-то порадовались бы дочкиному счастью!

– Да как можно, госпожа! – в один голос воскликнули служанки. – На качелях! Надо ж такое придумать!