Колыбельная для двоих - Барбара Вуд Страница 16

— Я круглая отличница.

— Похвально. Помнится, ты сказала, что изучаешь анатомию, так что ты должна понимать, что то, что ты говоришь, — невозможно.

Она покачала головой.

— Именно потому, что я изучаю анатомию, я знаю, что то, что говорите вы и доктор Эванс, — невозможно.

На мгновение доктор Вэйд задумался над услышанным.

— Мария, ты знаешь что-нибудь о контрацепции?

— Я знаю, что это неправильно.

— Понятно. — Он отклонился назад. Прежде чем произнести следующие слова, он их тщательно взвесил. — Ты ходишь в церковь Святого Себастьяна, не так ли?

— Да.

— Я так и думал. Входишь в Молодежную католическую организацию?

— Да.

Джонас Вэйд медленно кивнул. Глядя на лицо девушки, он пытался рассмотреть, что скрывалось за милыми юными чертами, искаженными сейчас болью и смятением, пытался заглянуть в холодные голубые глаза, чтобы уловить в них хотя бы тень ее мыслей. Но все, что Джонас Вэйд смог увидеть — это честный взгляд невиновного, неподдельное замешательство несправедливо обвиненного. И тут ему пришла в голову мысль, и на мгновение она всецело завладела его сознанием. Джонас Вэйд подумал о том, что эта девушка говорила правду. Эта навязчивая мысль как будто нашла в его мозгу выключатель, нажала на него и активизировала архивы его памяти. Глядя в честные глаза напротив него, доктор Джонас Вэйд вспомнил, что когда-то, не так давно, он что-то читал об одной незамужней англичанке, которая, родив ребенка, заявила, что никогда не была с мужчиной, чем вызвала большой переполох…

— Мария, — наконец произнес доктор Вэйд, — твои родители знают, где ты?

— Нет. Я сама не знала, что приеду сюда. Я просто выбежала из дома, схватила велосипед и поехала куда глаза глядят. Я не знаю, что заставило меня приехать сюда. Думаю, мне просто нужно было поговорить с кем-нибудь, а кроме вас никого больше не оказалось…

— Я должен позвонить твоим родителям, Мария.

Она вздохнула.

— Я знаю.

Мария отвернулась к окну и, глядя на залитое желтым светом небо, услышала, как доктор Вэйд начал набирать номер телефона.

Он жил в хорошем районе, в многоуровневом доме «а-ля ранчо» на улице, где росли эвкалипты, почтовые ящики стояли на обозных колесах, а дома прятались от дороги за зелеными лужайками и круглыми подъездными дорогами. Дом Вэйдов, занимавший целый акр земли и состоявший из множества хаотично соединенных между собой комнат, был построен в презанятном южно-калифорнийском стиле, получившим за свой колорит гордое звание «ранчо». Огромные венецианские окна фасада выходили на аккуратный дворик и забор, наподобие того, что возводили вокруг загона для скота, а позади — на большой двор с апельсиновыми и авокадовыми деревьями, бассейн и на пустующие конюшни в самом дальнем углу.

Джонас Вэйд стоял, прижавшись к прохладному стеклу одного из этих окон, потягивал текилу и наблюдал за группой молодых людей, резвящихся в бассейне. Из кухни, где колдовала над барбекю Пенни Вэйд, до Джонаса доносились сводящие с ума ароматы, а со двора время от времени долетали визги Кортни и ее друзей, которые сбрасывали друг друга в воду. Но он думал не о том, что он сейчас видел, слышал или обонял. С тех пор, как Джонас Вэйд передал Марию Анну Мак-Фарленд в руки ее обезумевших от горя родителей, он не мог выбросить эту девушку из головы. Он не раз в своей карьере становился свидетелем подобной сцены: перепуганная девушка-подросток, убитые горем родители. Только на этот раз все было немного по-другому — девушка была не так уж и испугана, звучали непрерывные заявления о целомудрии.

Пока Джонас Вэйд невидящим взором наблюдал за дурачеством плавающих в бассейне подростков, в его голове возникла другая мысль. Впервые она пришла ему в голову во время последнего визита в его кабинет Марии Мак-Фарленд: что-то насчет статьи в журнале — но где? когда? — о подобной ситуации. Он вспомнил, что в статье, которую он просмотрел и тут же выбросил из головы, говорилось о похожих на этот случай обстоятельствах. Это было в Англии. Врач, занимавшийся изучением того дела, поверил, что женщина говорила правду. Какие-то анализы. Какие-то интересные доказательства. Но вот какие результаты?

Пенни, цокая об полированный паркет танкетками, пролетела через гостиную; Джонас успел бросить быстрый взгляд на юркнувшую у него за спиной жену — миниатюрную, стремительную, в спортивных шортах и топике с открытой спиной, с большими пластиковыми бигуди в черных волосах.

— Ужин будет готов через десять минут. Позови детей домой, — бросила через плечо Пенни, пробегая мимо него.

Джонас оторвался от окна, допил остатки текилы и пошел к задней двери.

Открыв ее, он почувствовал, как его окатило раскаленным воздухом, пропитанным запахом свежих эвкалиптовых листьев, гниющих фруктов, пожухлой травы, пыли и хлорки. На мгновение ему стало жаль прерывать бурное веселье в бассейне и приглашать подростков в охлажденный кондиционерами дом. Он стоял и любовался их стройными загорелыми телами, блестящими на солнце капельками воды — двумя девушками и двумя молодыми людьми, смеющимися и визжащими.

— Эй, ребята! — позвал он.

Они обернулись в его сторону: восемнадцатилетняя Кортни стояла на мостике для прыжков в воду; ее лучшая подружка Сара Лонг сидела на ступеньках, девятнадцатилетний Брэд и его закадычный друг Том стояли в воде и готовились поймать Кортни.

— Ужин готов. Вытирайтесь, и в дом!

Джонас пошел к дому, слыша за спиной всплеск последнего прыжка Кортни, затем шлепанье мокрых ног по дорожке, учащенное дыхание и смех. Впустив молодежь в дом, он закрыл за ними дверь. По дороге в бар Джонас решил побаловать себя еще одним стаканчиком текилы, он кивнул и улыбнулся проходящей мимо Кармелите, которая, несмотря на полное незнание английского языка, была весьма неплохой горничной. Иногда из таких людей — иммигрантов из других стран — получались лучшие работники. Живя в постоянном страхе быть обнаруженным службой иммиграционного контроля, они хорошо трудились и всегда были веселы и приветливы. Раз в неделю семью Вэйдов кормили энчиладами и тостадами, которые можно было найти лишь на южной границе.

Из бара он направился в свой кабинет. На пороге он немного замешкался, не совсем понимая, зачем он пришел туда. Его взгляд упал на новый сертификат, лежащий на письменном столе и ждущий, когда его оформят в рамку и повесят на стену. Вот уже второй год подряд его удостаивали чести быть президентом Клуба Галена [10]. Когда в прошлую субботу, на июньском собрании тайного элитного клуба, в который входило всего двадцать членов, Джонасу вручили этот сертификат, он преисполнился чувством гордости и буквально потерял дар речи.

Однако уже на следующий день, как это всегда и бывает с такими кратковременными моментами триумфа, эйфория от оказанной ему чести прошла. В конце концов, он был одним из основателей Клуба Галена, инициатором ограничения состава клуба до двадцати человек, гарантом того, что за все годы существования клуба его членами становились только самые почтенные и достойные врачи.