Девушки, согласные на все - Маша Царева Страница 16

Она небрежно, с грохотом поставила на плиту огромный почерневший чайник и уселась за стол. Он был завален какими-то мятыми бумагами, исписанными мелким угловатым почерком, и девушка небрежно смахнула их на пол.

– Мои стихи, – как бы между прочим объяснила она.

Он уселся на краешек табуретки напротив нее.

– Может быть, наконец объяснишь?

– Что? – рассеянно спросила она. – Ах да, про Барона… Да что объяснять? Он мой мужик. Вернее, был им. Четыре года. Он классный.

– Да уж, – усмехнулся Филипп, – такой классный, что мурашки по коже…

Ее глаза опасно сузились.

– Не говори того, о чем не знаешь наверняка. Он супер. Личность. Этот шрам… Он подрался из-за меня. Я была такой дурой. – Она задумчиво уставилась в окно и надолго замолчала, а когда Филипп хотел уже деликатно напомнить о своем присутствии, вдруг заговорила опять: – Я сама его спровоцировала. Я хотела проверить, любит ли он меня настолько, чтобы драться. Это было на вечеринке. Я уселась на колени к его приятелю, я целовала его в губы. Барон закипел, оттолкнул меня и разбил ему лицо. А тот достал нож и… – она вздохнула. – А ты когда-нибудь дрался за женщину? Кстати, как тебя зовут?

Он проигнорировал ее вопрос.

– Подожди, я чего-то не понял… А я-то тут при чем? Зачем твоему ненормальному Барону понадобился я?

Она возвела глаза к грязноватому потолку и раздраженно вздохнула:

– Нет, ты невыносим! Ну какая, спрашивается, тебе разница. Остался жив, не искалечен, и слава богу.

– Нет, я все-таки…

– Ну ладно! – перебила она. – Ты меня достал. Слушай. Я любила Барона. Правда. Но он меня подавлял, понимаешь? Ему нужна другая женщина. Та, что полюбит его настолько, что откажется от себя. То есть только такая смогла бы быть рядом с ним счастливой. А ему нравятся сильные бабы. Как я. – Она расправила плечи. – Но в один прекрасный момент я поняла, что мне не сделать карьеру, пока он рядом. Знаешь, я творческая личность. Пою. У меня красивые песни, правда – скоро сам убедишься…

«Мне наплевать на твои песни», – хотел сказать Филипп, но благоразумно промолчал.

– И вот я сказала ему, что ухожу… Сегодня. Он усмехнулся и ответил, мол, да кому ты, кроме меня, нужна? А я не люблю, когда со мной так говорят. Я сказала Барону, что могу получить любого мужчину, какого только захочу. А он говорит: вперед.

– А ты? – спросил Филипп, заранее зная ответ.

– Ну, не сердись. Да, я подошла к тебе. Я огляделась по сторонам, и ты мне больше всех понравился. Ты стоял и так задумчиво пялился вверх. Барон даже рассмеялся и сказал, что ты молишься.

– Я фотографировал крышу, – буркнул Филипп. – Прикидывал, с какой стороны она будет красивее смотреться.

– Я же не знала, – девушка хрипло рассмеялась. – Я сказала ему, что выбираю тебя. Подошла. А дальше ты и сам все знаешь.

Волна черной злобы захлестнула Филиппа с головой. Эта тощая девка в грязной куртке, эта уродина, эта стерва подставила его! Она ведь ему даже не понравилась, он сфотографировал ее только для того, чтобы эта ненормальная побыстрее от него отвязалась! А она натравила на него своего монстрообразного приятеля со шрамом! Кто знает, как мог закончиться этот день для Филиппа Меднова, если бы ему не удалось убежать? Может быть, он лежал бы сейчас в Склифе, обмотанный бинтами, словно мумия?

Видимо, все эти чувства были написаны на его лице, потому что девушка испуганно отшатнулась и захлопала длинными ресницами.

– Ну что ты разозлился? Ничего же не случилось. Все обошлось.

– Ага, обошлось! Из-за тебя меня едва не прикончили!

– Скажешь тоже, – примирительно улыбнулась она, – не стал бы он тебя убивать. В конце концов, ты не виноват.

– Конечно, не виноват! Ты мне даже не нравишься!

– Да ну? – ухмыльнулась она. – Ты мне, кстати, тоже. У тебя ресницы белесые, как у лабораторного кролика.

– С меня хватит! – Филипп вскочил и решительно направился к входной двери. Рванул с вешалки куртку, небрежно обмотал вокруг шеи клетчатый шарф, едва при этом не придушив самого себя. Она спокойно подождала, пока он оденется. А потом, лениво зевнув, объявила:

– Не советую тебе это делать. Барон у подъезда. С ним еще трое. Тебя ждут.

Он замер на пороге.

– Раздевайся, будем пить чай. Не сердись. Я пошутила, ты на самом деле очень симпатичный, просто не в моем вкусе. Не волнуйся, сюда он не поднимется. Ну что же ты, давай. Я нашла в холодильнике варенье…

А через несколько минут они уже пили безвкусный жидкий чай с коньяком, болтая, словно старые друзья. У нее был удивительный талант мгновенно «разрядить» обстановку. Еще пару минут назад Филипп был готов уйти от этой хамки не оглядываясь. Но ее взгляд, ее улыбка сделали так, что он уже сам сетовал на свою обидчивость.

Они познакомились. Она назвала свое имя – Азия, и он снова ей не поверил.

Он рассказал ей, что учится во ВГИКе. Она индифферентно пожала плечами, но он-то видел, что эта информация произвела на нее должное впечатление. Позже она призналась, что три раза проваливалась во ВГИК. Хотела стать актрисой, но ей сказали, что на пленке она «теряется». Это было правдой – потом Филипп имел возможность в этом убедиться. В итоге Азия так никуда и не поступила. «А зачем время тратить? Такой уж я человек – или все, или ничего!»

– Хочешь, покажу тебе свои фотографии? – предложила она и, не дожидаясь его ответа, приволокла из комнаты распухшую коробку из-под обуви, полную разнокалиберных снимков.

– Много у тебя фотографий.

– Обожаю свое лицо, – задумчиво призналась она. – Иногда я часами смотрю на себя в зеркало. Мои глаза, мои губы, мои волосы на висках. Все это кажется мне совершенным. Я обожаю себя всю – от пальцев на ногах до мочек ушей. Наверное, тебе смешно это слышать?

– Почему же, – соврал он, хотя ему действительно стало смешно. – Все девушки обожают вертеться перед зеркалом.

– По-моему, на фотографиях я феноменальна. Я могла бы стать первоклассной фотомоделью.

Это было одно из ее заблуждений насчет собственной персоны (еще Азии казалось, что она гениальная певица и талантливая актриса). Филипп понял это уже потом, когда они вместе рассматривали готовые снимки. Азия хлопала в ладоши и восхищалась собственным замершим лицом, Филипп с ней не спорил, но про себя думал, что на фотографиях она выглядит заморышем. Пленка не передавала и сотой доли ее сексапильности, на снимках она смотрелась страшненьким подростком.

Неожиданно ему стало ее жалко. Они сидели на полу, вокруг были разбросаны ее фотографии. Азия улыбается, Азия серьезная, Азия в дурацкой белой панаме на морском берегу… Она сидела совсем близко, обняв грязными ручонками тощие коленки, она была такой некрасивой и так самой себе нравилась.

– У тебя… красивая шея, – выпалил вдруг Филипп, желая сделать ей приятное.